Инго встал и поблагодарил. Но Теодульф громко воскликнул:
– Не одного случалось мне видеть, который прыгал и метал на мягкой мураве, забывая о высоких прыжках на поле битвы.
– Правду говоришь ты, – спокойно ответил Инго, – но у иного зависть гложет душу, что не удалось ему выше всех прыгнуть на лугу.
– Доблестнее прыгунов считается у нас муж, носящий спереди рубцы от ран своих, – возразил Теодульф.
– Но я слышал от стариков и мудрых, что не менее доблестно наносить глубокие раны, чем принимать их.
– Поистине, тебе подобает сан вождя, перед которым стража носит щиты, предохраняя его от неприятельских копий, чтобы лицо его, на радость народу, цвело вешним цветом, – снова насмехался ратник князя.
– А я услышал кое-кого, кто хвастался полученными ранами, точно курица снесенным яйцом, – с презрением ответил Инго.
– Рубаха скрывает бесславные язвы, следы побоев на спине! – с зардевшимся лицом вскричал Теодульф.
– Бесчестным называю я язык, язвящий гостя. Недостойны, по моему мнению, такие речи и неприличен турингу коварный обычай римлян.
– Если тебе так хорошо известен обычай римлян! – закричал с другого стола какой-то свирепый воин из числа друзей Теодульфа, – то наверное тебе пришлось испытать их удары.
– В битве я стоял против римских воинов! – забываясь, вскричал Инго. – Спроси об этом в их стане, и не всякий, приблизившийся к мечу моему, даст тебе ответ.
Громкие крики наполнили залу при известии, что чужеземец ратовал против римлян.
– Разумно говоришь ты, чужеземец, – раздалось с разных сторон, но с иных столов слышалось: «Чужеземец хвастает, да здравствует Теодульф!»
И тут поднявшись, князь звучно крикнул:
– Конец словопрениям! Напоминаю о мире в пиршественном чертоге.
Замолкли громкие крики, но борьба мнений шумно носилась вокруг всех столов, сверкали глаза и вздымались сильные руки. Во время этого смятения какой-то юноша из княжеской стражи поднялся по ступенькам и прокричал в зал:
– Фолькмар, певец, въезжает во двор!
– Добро ему пожаловать! – воскликнул князь. И обратившись к женщинам, продолжал: – Ирмгарда, дитя мое, приветствуй твоего наставника и приведи его к столу нашему.
Так приказал хозяин, чтобы напомнить враждующим о присутствии женщин. Слова его, как заклятье, подействовали на шумную толпу: суровые лица прояснились, иной схватил чащу и сделал большой глоток, чтобы покончить со своими мыслями и приготовиться к песням певца. Ирмгарда вышла из беседки и через ряды мужей направилась к двери.
