И это была такая ночка, после которой меня совершенно не страшит никакое 5 августа 1984 года. От боли я терся головой об обои и все пытался занять в пространстве и времени такую геометрическую позицию — на плаву ли, на весу,— чтоб боль не била, чтоб хоть на минуточку, на секундочку, на миг забыться, чтоб боль ушла хоть на крохотный МИЖОЧЕК. Ох же ты ................................................................................................................. (крайне грязные нецензурные выражения, практически все, что я знаю из этой части русского языкового спектра).
Дальнейшее изложение последовательности и последствий болезни не доставляет мне никакого удовольствия, к тому же боюсь, что описания положений, лиц, ситуаций начнут повторяться и это может быть истолковано, как очернительство, нарочитое сгущение красок, типизация нетипичного, что мне совершенно ни к чему, у меня и других забот хватает. Поэтому перехожу, как Хемингуэй, на телеграфный стиль и обещаю, что вскоре совсем закончу этот рассказ, слабый, как я в моем теперешнем положении. (Такой же «рассказ», как я — «герой».) В общем, слушайте, если хотите:
Утром после апофеоза боли к врачу Годуновой
обратно,
Которая, больше меня напугавшись,
Мне направление в ведущий головной имени Семашко
Институт дает и сама при этом песню Иосифа Кобзона
Поет. День же — суббота,
И мне нужно забирать машину, которую чинят за
350 рублей
В подмосковном городе Истре мастеровитые рвачи:
с одной стороны, рвачи, с другой — врачи...
С гноем в ухе я машину в Истру отгонял,
А по дороге выл и молча рыдал, а также песню
Владимира
Высоцкого исполнял. Не из тех, что Роберт
Рождественский
На пластинку и книжку «Нерв» пускал, а из тех,
Которые народ и без него знал, любил, беспредельно
Уважал.... ЗАТОПИ ТЫ МНЕ БАНЬКУ ПО-ЧЕРНОМУ, что ли?
Возвратившись кое-как на электричке в Москву я к
Семашке держу направление
И там, наконец, получаю честное и правильное лечение,
Что доказывает, что вовсе не очернитель я,
А просто диалектически сложна судьба моя.
Все волшебно меняется. Прекрасное обращение.
Очереди нет. Что за напасть?
(Потом друг, врач и поэт Александр Лещев мне сказал,
что туда очень трудно попасть,
Что туда лишь блатные идут
И коньяк за 13 руб. 80 копеек с собой несут.)
А я-то и не знал, а то бы еще сильней радовался, что
К Семашке попал, хоть и жизнью своей рисковал,
Но не знал, а лишь по-прежнему тихо-тихо стонал.
Новокановая блокада. КАИН и АВЕЛЬ. Толстой
иглой колют под ухо меня.
