Это был один из тех редких случаев, когда он первым нарушил молчание, это ее настолько поразило, что, оторвав взгляд от ковра, она мельком взглянула на него и отрицательно покачала головой:
— Нет, не знаю.
— Вы никак не придумаете, о чем заговорить, — сказал он. — Боюсь, это происходит потому, что вы очень стараетесь не думать о чем-то вполне определенном. Как по-вашему, я прав?
— Не знаю, — ответила Элен, хотя от его слов она внутренне напряглась. — Я не могу сосредоточиться.
— Разве? Итак, сегодня у нас понедельник, двадцать первое, а знаете, когда в последний раз вы говорили про ограбление? Ровно неделю назад, в прошлый понедельник. С тех пор вы не произнесли об этом ни слова. В среду вы говорили о своей матери, в пятницу — о дочери, а сегодня вообще не произнесли ни слова. Но до ограбления осталось всего десять дней, и до прошлого понедельника эта тема очень вас волновала.
Он замолчал, и, значит, теперь была ее очередь что-то сказать, как-то ответить на его слова.
В панике она искала подходящие слова, но в результате только пробормотала:
— Не знаю, у меня такое ощущение, что мне просто больше нечего сказать об этом.
— Вы последовали моему совету и присутствуете на их переговорах?
—Да.
— Знаете их планы?
—Да.
— Разве мы не можем поговорить об этом?
— Наверное. — В смятении она пожала плечами, ее лицо исказилось от боли. — Мне кажется, я больше не в силах думать об этом.
— Но вы же слушаете их разговоры, не так ли?
— Да.
— Стало быть, вы все еще этим интересуетесь, думаете об этом. Но говорить об этом не хотите. Как вы думаете, почему?
— Не знаю.
Доктор Годден начал, как обычно, выдвигать одну гипотезу за другой.
— Может быть, вы перестали доверять мне? Или убедились, что дело выгорит и глупо было так волноваться? А может быть, вы почувствовали влечение к своему бывшему мужу? Или Паркеру?
— Нет! — вырвалось у нее так громко, что это поразило ее самое, и она надолго замолкла, прислушиваясь к этому своему «нет!», повторявшемуся, словно эхо, в самой глубине ее существа. Наконец, очнувшись, она поняла, что вглядывается в край ковра, рисунок которого, как ей показалось, чем-то походил на профиль Паркера, холодный и безучастный.
— Что для вас Паркер? — услышала она голос доктора Годдена. — Родитель, суровый отец?
— Холод, — сказала она, не понимая до конца, о ком она говорит. О Паркере, или о себе, или о них обоих, не сознавая даже, какой смысл вкладывает она в это слово.
— Мужчина, которого вы не заслуживаете?
