— Кто таков? — сурово спросил он, оглядев странное существо.
— Шпион! — привстав на коротеньких пьяных ножках, крикнул неродовитый, но с большими планами.
— Доколе?! — в меру исступленно вопросил столь же старый, сколь и нетрезвый уже боярин.
— Повели, батюшка, саблю принесть! — попросил неродовитый, на почтительных четвереньках обращаясь к царю. — Не могу твоему царскому величеству угрозы допустить!
С трудом двигая непослушными членами, его величество подобрался к лежащему в непринужденной позе незнакомцу и внимательно его осмотрел.
— Не наших кровей будет. — заключил он и постучал жезлом о бочку.
Шут задергал ногами.
— Не любишь! — с удовлетворением сказал царь. — Явки давай, стерьва, пароли, а не то ...
— Задекламируем! — злобно крикнул грамотей.
— Ду-ду! Гу-гу! — донеслось из бочки.
— Переводи! — обратился к грамотею царь.
— Врет! — доложил тот. — Отпирается! Вели, батюшка, саблю!
Неожиданно в дверь постучали.
— Кто бы это там! — недовольно отозвался царь, путая по пьяни вопросительную интонацию с утвердительной.
— Ходока привезли, величество! — доложили из-за двери. — Истинного хлебопашца, как приказывали.
— Вот альбиносы! — в сердцах выругался царь. — Вечно они не вовремя! Скажи, чтоб в конюшне обождал. Заняты мы ноне.
— Так ить посевная, государь! — вкрадчиво сказал голос за дверью. — Злаки сеять пора. Сеятель он, кабы ему не запоздать бы ...
— Зови! — велел царь, неверной рукой поправляя корону. Она была повседневная, жестяная, но аккуратно надетая производила впечатление даже на ювелиров. Вкупе с лысиной самодержца корона давала такую игру отблесков, что выписанный для царской потехи павлин смертельно позавидовал, отказался от гороха и в неделю зачах. Сразу же выписанный второй павлин на корону смотреть поостерегся, но наслушался столько, что нервный и больной уехал за море, где издал два тома горестных восклицаний. Оба павлина не имели никакого отношения к крестьянину, который, широко улыбаясь лицом истинного хлебопашца, спускался в погреб.
— А, это ты, Федот! — приветливо качнулся сразу повеселевший царь, — Заходи, заходи, люблю, люблю!
Бойкий Федот соскочил с лестницы и поклонился так низко, что заметил прореху у себя на заднице. Кланяясь второй и третий разы, он успел вставить в нее трубку и поджечь, чем насмешил царя до слез. Этого ходока при дворе любили. Царь и бояре жаловали его, а шут называл коллегой и одаривал табачком. Его вызывали всякий раз, когда у царя возникала необходимость посоветоваться с народом. А пил государь изрядно, поэтому такая необходимость возникала у него часто. Когда меды попадались крепкие, и приглашенные бояре немели устами, либо падали под стол всей шеренгой, говорливому царю нужен был собеседник.
