Но в то утро, когда пришла тетка, у него, к счастью, оказался дома полный порядок.
Он только что выгнал пьяниц и вымыл полы, и дул ветер с реки Е., наклоняя балконную штору, и лето, и жарко, а тут тетя Муся пришла, и с ней тетушка Ирина с внучком, и еще кто-то, а у него, как на грех, ничего нет в доме покушать. Он страшно смутился, полетел в гастроном, купил хлеба, колбаски, рыбных консервов, варенья. Тетя Муся была важная, в крепдешиновом платье, она была из Москвы и сильно гордилась перед своими сибирскими родственниками. Он подумал - не дать ли ей денег, рублей 100-150, и не дал, потому что такой суммы у него в наличии не имелось.
Да ей и не надо было! Да и что там говорить - все это давным-давно прошло, все прошло, походит и пройдет, и Бог знает, зачем только и жили люди на земле, если они занимались такими мелочами.
И вот он переезжает на постоянное жительство в окрестности города Москвы, столицы нашей Родины. Наносит визит химкинским родственникам и становится свидетелем неприятного инцидента, разыгравшегося во время обильного обеда в их однокомнатной квартире на улице Маяковского, дом 28, за кольцевым шоссе, если ехать из Москвы.
Неприятный инцидент. Дело в том, что дядя Лева, выйдя на пенсию, то ли выпивать стал чаще, то ли пьянеть больше. Наполняя рюмочки и стаканчики, он вдруг сплел целую речь, тезис которой заключался в том, что в процессе разрушения телесной оболочки человека духовная любовь к нему исчезает, вернее - замещается. Замещается жалостью, каковая вовсе не является синонимом любви...
Что и вызвало немедленную вспышку гнева у тети Муси. (Нахохлившийся больной воробей прыгает косовато по асфальту, а на следующий день серая тушка валяется, и ты брезгливо отворачиваешься, спеша на работу...)
— Значит, ты теперь меня не любишь? - все твердила и твердила тетя Муся.
— Мария! Не пори горячку! Подай-ка мне лучше баян! - приказал дядя Лева и, широко разведя мехи, запел:
Это русские картины,
Это - Родина моя...
А тетя Муся вскоре умерла.
Мы ехали средь русских картин по кольцевому шоссе из Химок в крематорий № 2. светлая память тете Мусе и вечный покой: автобус комбината ритуального обслуживания, лента напряженного шоссе, огибающего столицу, в разных концах которой торчат толстые серые конусы теплоцентрали. Молчание. Дядя Лева - вдовец. Кто-то закурил, погасил. Закурили.
Мне непонятен обряд кремации, и я утверждаю, что это - похороны без катарсиса. Дьявольские штучки - органист во фраке, высокие потолки, здание светлое, просторное в центре - плита, куда ставят гроб, и он медленно уходит в пустоту под траурную музыку, по последнему слову немецкой науки и техники. И хочется броситься вслед, но металлические створки смыкаются, смыкаются, смыкаются. Сомкнулись. Конец? Нет, что вы... На кладбище хорошо, там земля шуршит и комки осыпаются, а в земле живет червь могильный, но человек умирает один раз, а хоронят его дважды. И - урна вместо гроба. За что?..
