Климов отогнал от себя воспоминания: дело прежде всего. Самая большая роскошь — это пребывать в давно минувшем, отболевшем прошлом.
Климов потер веко, вновь приник к биноклю. Двор шахтоуправления был пуст. Трупы собак и кошек «бойцы» сволакивали за ворота. Расставание «эвакуирующихся» со своими четвероногими друзьями было ужасным. Кошки заглядывали детям в глаза, собаки выли, плакали, скулили, пытались влезть вместе с людьми в автобусы, истошно лаяли и дико огрызались, когда их выволакивали прочь.
Слакогуз запретил брать домашних животных в бомбоубежище: для всех не хватит места и воздуха, а главное, шерсть у животных может быть уже радиоактивная, ведь многие из них были на улице, когда случился взрыв на атомной… Теперь-то Климов понимал, что это был спектакль, большая ложь — и больше ничего. Блеф! От постоянного вранья все превратились в идиотов. Сказали, что тревога, все поверили. Хотя как не поверить? В Чернобыле ведь было то же самое… даже еще хуже: три дня не говорили людям, что они уже облучены и продолжают облучаться. Тоже ложь…
На крыше шахтоуправления четыре человека устанавливали пулемет — зенитную четырехстволку. Явно снятую с какого-то противолодочного катера или эсминца.
Это уже было непонятно.
Климов все-таки надеялся, что жителей запрут в бомбоубежище, возможно, под каким-нибудь предлогом отберут все золото и деньги, потом обчистят дома, все городские кассы, магазины, погрузят все в фургоны, и максимум через семь-восемь часов банда исчезнет, заметет следы, ляжет на дно… Оказывается, не тут-то было. Устраиваются всерьез.
Один из пулеметчиков сел на турель, припал к прицелу, поводил стволами, показал другим, что все о'кей и можно задать жару.
«Готовятся к налету сверху. Значит, чистить будут основательно. Если не что-нибудь другое», — сказал сам себе Климов и стал отыскивать в бинокль двор рудника.
То, что задумал Климов, нужно было сделать чисто. Чтоб все прошло без сучка и задоринки. Подогреваемый мыслью о том, что Петр тоже где-то в городе, а не в бомбоубежище вместе с остальными, он стал спускаться со скалы, почувствовав в себе мальчишескую драчливость, желание поозоровать. Отсиживаться не собирался.
При спуске Климов еще раз посмотрел на город в бинокль, теперь увидел лишь базарчик, угол поликлиники, дом Федора, спуск центральной улицы и перекресток. На перекрестке двое с автоматами стояли у вишневых «жигулей», курили и поглядывали по сторонам.
«Еще один пост, — отметил Климов. — Многовато».
