На хрена горбатиться? А? Я вас спрашиваю?!
Вытаскивает пару сношенных армейских ботинок, поднимает их перед собой, внимательно рассматривая.
Саша…
Бережно держа ботинки в руках, делает круг по сцене; наконец тщательно устанавливает их на пол, отходит в сторону.
Знаете ли вы, как стучат каблуки этих ботинок? Как стучат они по мощеной дорожке рядом с домом? Знаете ли вы, как стучат они, когда вы ждете его домой? Когда поздним вечером вы сидите в уютном кресле, вытянув к телевизору ноги в домашних тапочках, а за окном темь и слякоть, и дождь барабанит по наглухо закрытым трисам… и вы смотрите, как рональдо мочит эсмеральдо — в футбол или в баскетбол или в политбол, а то и просто на фоне полосатого дивана нескончаемой мыльной оперы, смотрите и вдруг ловите себя на том, что думаете вовсе не о рональдо, а о том, каково сейчас ему, вашему ненаглядному двадцатилетнему ребенку, там, снаружи, на всех ветрах этого недружелюбного мира.
И вы говорите себе, как всегда в таких случаях, что ничего тут не поделаешь, так уж заведено, да; в конце концов, он ведь уже не птенец, чтобы его защищать, хватит уже, смешно ведь, ей-Богу; да и кого ты можешь защитить, чучело?.. посмотри на себя в зеркало — сам ведь беззащитен, как птенец…
Да… только от этого не становится спокойнее; да и причем тут зеркало?.. как будто все это не известно без всякого зеркала… но тут рональдо забивает что там ему положено забивать в нужное место, и вы на время переключаетесь, затаптываете бойкими рональдиными ногами эту гнетущую шевелящуюся неприятность в самом низу живота. И тут… Господи Боже!.. да неужели!?.. — вы слышите стук каблуков его армейских ботинок по мощеной дорожке… ближе… ближе… и вот дверь распахивается, и он вваливается в дом вместе со своим чудовищным китбэгом и «Галилем» на широком ремне, мокрый, веселый, сильный, пахнущий дождем, ружейным маслом и всеми ветрами этого прекрасного мира. Ах!
Подскакивает к ботинкам, встает перед ними, обняв сам себя за плечи. В дальнейшем говорит за себя и за воображаемого сына.
— Хай! А вот и я!
— Что ж ты не позвонил, Сашка? Мы-то тебя и не ждем… мать вон спать уже легла.
— А чего вам зря мучиться, ждать, с ума сходить? С этими тремпами никогда не угадаешь — сколько времени у тебя возьмет добраться — может, три часа, а может — пять. Ну, как вы тут без меня? Соскучились? А пес-то где? А вот он, пес! Здорово, Заратустра, старый хрыч, глухая тетеря!
— Да погоди ты, Сашуня, оставь пса в покое… Как тебе вырваться-то удалось? Ты же в прошлую субботу приходил.
