— Дымка, буслаище, а ну назад! Назад, кому говорю! Ещё тебя, мокрого, мне тут не хватало!
Волкодав неохотно остановился у кромки льда, покрутился и сел на берегу. Почесал за ухом и стал очень неодобрительно наблюдать за хозяином, парнишкой четырнадцати лет отроду. По его мнению, если кто здесь и заслуживал называться буслаем, то уж всяко не он. Он, что ли, на ненадёжный лёд вылез, словно охота пришла в стылой полынье искупаться?..
Не-ет, Дымка был благоразумный взрослый кобель, и суки уже не огрызались на него, когда входили в охоту. А хозяин… да что хозяин. Временами — истинный вожак, за которым правильному псу совсем не грех следовать. Временами же, вот как теперь, — как есть щеня бестолковое.
Поначалу Дымка следил за ним с берега хотя и с неодобрением, но без особого беспокойства. Ну, провалится, ну, окунётся да вымокнет, и что за беда? Выберется на сухое, согреется у костра. Может, впредь поумнеет.
Однако Щенок, возводивший свой род к Серому Псу вовсе не намерен был оставаться на безопасном мелководье. Он уходил всё дальше по льду озера и пёс постепенно разволновался. Вскочил, начал поскуливать, забегал вдоль берега. А потом — дело вовсе для него небывалое — даже коротко взлаял. Всуе! Хозяин предупреждению внимать не желал.
Будь лёд хоть немного покрепче, Дымка обязательно догнал бы порученного его заботам Щенка. Догнал — и без церемоний потянул на берег за порты. Но тоненький новорождённый лёд его, тяжеленного, уж никак не удержит. Он и хозяина, лёгкого телом, тоже нипочём бы не удержал, но мальчишка это предусмотрел и вышел на озеро, подвязав широкие отцовские лыжи. Они, лыжи эти, и не давали ему покамест проваливаться. Хотя лёд трещал под ногами и прогибался, дышал, как живой.
Дымка опять взлаял: «Вернись, покуда не поздно!*
Остолоп-хозяин лишь рассмеялся да помахал рукой, даже не оглянувшись.
Дымка обречённо уселся, по-кошачьи обернул лапы, лохматым хвостом и приготовился ждать. Всё шло к тому, что хозяин вернётся нескоро. Даже если провалится прямо сейчас…
Мальчишка же, как и положено парню в начале жениховской поры, неколебимо верил в свою удачу и удаль. Да, тонок лёд, но Твердолюб телом вдвое легче взрослого мужика — или пса. Да и не впервой ему было. Он шёл мягко, умело, зорко высматривая и обходя совсем уже гибельные места. И лыжи, дедушкина работа, были что надо. Длинные и широкие, мехом подбитые, чтобы нога не осаживала назад. И по снегу непролазному ходить на них одно удовольствие, и по весеннему насту с горок летать, и по такому вот льду опасливо красться…
