Взяли мы груз в Порт-Элизабет, идем с ним в Австралию. Из Сиднея — на Филиппины… И не дошли… Сам Го-Шень пожаловал к нам… Слыхали про такого, черта морского? Не слыхали? Ваше счастье. Кто виноват был во всем этом деле, сказать не могу. Капитан оставил за себя старпома, а сам на катере отправился с судовыми документами в порт. Стояли мы тогда в виду одного из островков Соломонова архипелага. Как обычно в тех местах, окружили нас лодчонки с местными жителями. То одно предлагают, то другое. Мейт, старпом по-нашему, приказал никого не пускать на борт, а так, на веревках: мы им — деньги, а они нам фрукты разные, ракушки, ну, в общем, что положено. И как тут мы прозевали? Видно, все с одного борта столпились, нам там обезьянку предлагали, детеныша орангутанга. Да, забавная у нас вышла обезьянка, когда на нас набросилось человек тридцать, А мастера какие?! Только с места двинешься, и уже лежишь на палубе, а через секунду — во рту тряпка, руки с ногами стянуты, не человек, а куль, бублик какой-то. И полный вперед.
Побросали нас в трюм и шуруют вовсю. Слышим: дрели электрические жужжат. Иллюминаторы и те отвинчивают. Потом спустился к нам сам Го-Шень. Интересный такой дядечка. Высокий, лицо как из кости темной вырезано, глаза быстрые, сам гибкий, хотя и немолодой. А в руках его — корабельный лист, где мы все по должностям расписаны.
— Почему один лишний? — спрашивает у мейта. Тому кляп изо рта вытащили и к стенке трюма прислонили.
— У нас пассажир, — отвечает старпом и на меня глазами указывает. Моряк русский, радист.
Го-Шень на меня посмотрел, подбородком повел, будто воротник ему резал, и меня тотчас развязали и поставили перед ним.
— Тебя звать как? — спрашивает по-русски почти без акцента. — Иван-Степан?
— Василий, — отвечаю, а сам чувствую — ноги не держат.
— Хочешь со мной погулять, Василий? Наше дело лихое: сегодня здесь, а завтра там; — А они как же? — спрашиваю и глазами на связанную команду показал.
— На что они мне, — отвечает Го-Шень. — Кингстоны откроем, и майна помалу, пошли — на дно крабов кормить. Я тебе жизнь подарю в память моей матушки, из России она… И поболтать будет с кем, я ведь с детских лет по-русски говорю, а забывать стал.
— Помилуй, — говорю, — пожалей моряков, капитан. Тогда и поговорим.
— Э, нет. Кто меня видел, тот должен умереть. Правило такое, сам понимаешь. Я ведь еще и по земле походить хочу. Да и на что они тебе, британцы эти? Высокомерные людишки.
