Волков с комфортом расположился в мягком кресле, его глаза спокойно отдыхали на бурно жестикулирующем Топорове. Интересно, много ли сделал академик Топоров в теории тензорных изограв за последние полгода, пока добивается подсадки?
— Честно говоря, — ответил Волков медленно, — я бы предпочел оставить Уркаганова в этом, как ты говоришь, черном ящике. Да-да! Я постарше тебя, хоть и не так стар, как Уркаганов, понимаю… Он один из последних реликтов XX века. Талантище, самородок, но… не получил надлежащего образования. Интеллигент первого поколения.
— Ну и что? — вскинулся Топоров. — У меня отец и мать были рабочими.
Волков мягко улыбнулся, выставил перед собой пухлые руки:
— Нынешние рабочие образованнее интеллигентов XX века. Родители дали тебе духовную базу, хотя, на мой взгляд, — только не злись! — недостаточно широкую, а вот Уркаганов ее не получил вовсе. Но с его ураганной мощью ему все удавалось, все преграды рушились, как тут не уверовать в собственную непогрешимость? Он неуправляем, вот в чем беда.
— Я ему все объясню…
— Шутишь? Он не примет никаких объяснений.
— Все равно ему ничего другого не остается. Он получит право на вторую жизнь, я получаю на использование его знаний, опыта.
Волков мягко улыбнулся:
— С Уркагановым разговор в таком тоне не пройдет. Он тут же совершит бескровный переворот, власть над телом перейдет в его руки.
Топоров сказал тяжело, чувствуя, как напрягаются его мышцы, словно в минуту опасности:
— Это мы еще посмотрим.
— Смотреть будет поздно. А мы для того и существуем, чтобы предупреждать. Нет, Виктор, я против. Если ты еще бесишься, апеллируй к Правлению.
Топоров безнадежно отмахнулся, поднимаясь из кресла:
— Там сидят еще большие перестраховщики, чем ты.
* * *
Саша торопился в Институт Записи личностей. Когда запись вошла в практику, ее начали проводить в районных больницах, потом во избежание неприятных ассоциаций назвали пункты записи Салонами Подсадки, но первое удерживалось.
Запись вошла в быт уже лет 20, но дискуссии вокруг нее еще тлели. Необходимость подсадки признавали с оговорками. Записывали всех, но востребовали для подсадки далеко не каждого. К подсадке не принуждали, тем более что навязывать подсадников запрещалось законом. Выбирали по вкусу, тем самым был повышенный спрос на яркие личности, на чемпионов, ученых, музыкантов, мыслителей, художников, знатоков… В пыли остались любители балдеть у телевизора, посещать футбольные матчи, не требовались коллекционеры, бабники, туристы…
