Лубенцов вышел из сарая, вскочил на лошадь и вскоре прибыл к разведчикам. Тут он снял «мирную» форменную фуражку с малиновым околышем, злобно сунул ее в чемодан, скинул шинель, надел пилотку, натянул ватную телогрейку, подпоясался ремнем, положил пистолет за пазуху и, оглядев разведчиков, выстроившихся перед ним во дворе, сказал:
— Ну, ребята, пойдем Шнайдемюль брать! Война продолжается. А то я все в разъездах — то в штабе армии, то с начальством, то бог знает где!
Оганесян тем временем допросил взятых группой Мещерского пленных. Людей из 73-й пехотной тут не было, однако он допрашивал немцев подробно, так как Лубенцов поставил ему задачу — уточнить группировку противника в крепости Шнайдемюль.
Наиболее ценные данные дал огромный грязный детина, оказавшийся ординарцем командира немецкого крепостного батальона. В городе, как он показал, засели: Бромбергское кавалерийское училище, 23-й морской отряд, два крепостных пулеметных батальона, с десяток батальонов фольксштурма, какой-то охранный полк и танковая часть.
При каждой фразе пленный охал, вздыхал, махал рукой, — на все он махал рукой, этот опустившийся, ни во что уже не веривший немец.
— Ах, да, — говорил он, — здесь был Гиммлер! — он махнул рукой и на Гиммлера, с миной, означавшей: «Что уж тут может поделать Гиммлер?» — Да, пять дней назад тут был Гиммлер, он назначил подполковника войск СС Реммлингера начальником обороны города, — немец снова махнул рукой: какого чёрта тут сделает Реммлингер?
— Почему же вы продолжаете сопротивляться? — задал Оганесян ставший уже стереотипным вопрос.
— Ах, да… — сказал немец и вздохнул. — Приказ есть приказ… — и он махнул рукой, на этот раз уже на себя и на своих товарищей, которых нацисты заставляют драться, хотя всякому понятно, что это уже бессмысленно.
Лубенцов велел Антонюку сообщить все данные комдиву и Малышеву, а сам пошел с разведчиками на передовую.
Противник находился на востоке — во второй раз за войну, — впервые так было под Москвой, когда Лубенцов выбирался из окружения. Вспомнив об окружении, Лубенцов снова подумал о Тане.
— Ты женат? — спросил он у старшины Воронина, молча шагавшего рядом.
— Нет, — усмехнулся Воронин, — не успел. Женюсь, как только возьмем Берлин и я домой вернусь.
— Уж так это срочно?! — насмешливо сказал Лубенцов. — А на примете есть кто-нибудь?
— А как же! — ответил Воронин. — У кого же нет на примете невесты? Вот приеду домой, расспрошу, конечно, как она там жила… М-да… У меня там разведчик есть, — он лукаво подмигнул, — сестренка, на заводе токарем работает… Она мне все про мою Катю пишет… Как она да с кем она… В общем, все…
