Винкель перехватил этот взгляд и спросил как можно более спокойно:
— Собираетесь уходить, Ханне?
«Узнали, сволочи! — подумал лейтенант. — Сейчас он спросит, где рация…» Рацию Ханне по частям побросал ночью в колодец сразу же после прихода русских.
— Никуда я не ухожу, — ответил он вызывающе. — Почему вы думаете, что я ухожу?… — он пробормотал злобно: — Не всякий способен на дезертирство…
Они испытующе глядели друг на друга. «Знают ли они, куда я отправляюсь?» — думал Ханне, с ненавистью наблюдая за Винкелем. «Что он сболтнул насчет дезертирства?» — с испугом подумал Винкель.
— Сейчас дезертировать, — быстро сказал Винкель, — втройне позорно… Отчизна в опасности… Враги со всех сторон. Теперь нам нужно поддерживать фюрера так, как никогда раньше.
«Сволочь полицейская», — думал Ханне. Он сказал:
— Лично я не сомневаюсь в победе. Временные неудачи не могут нас сломить.
«Дубина и эсэсовский подонок! — думал Винкель. — Чего доброго, еще запоет „Хорста Весселя“…» Винкель сказал:
— Ну, вот и прекрасно… Где ваша рация?
Они с отвращением и страхом смотрели друг на друга исподлобья. Наконец Ханне сказал весьма независимым тоном:
— Она в другом помещении… Сейчас я вам дам чего-нибудь поесть. Вы, вероятно, голодны.
«Что делать? Куда идти? — думал Винкель. — И зачем я приплелся к этому глупому и тупому служаке, который даже теперь ничего не понимает?»
Оба уселись за стол, молча жевали. Потом Ханне вскочил и сказал:
— Ах да, Винкель, у меня и рома есть немножко…
Он достал из рюкзака бутылку, Винкель с удовольствием выпил, и его начало клонить ко сну. Ханне любезно предоставил ему кровать, а сам улегся на диване.
Винкель проснулся на рассвете от холода. Ни Ханне, ни его пальто, ни рюкзака в комнате не было. Подождав с полчаса, Винкель оделся и, пугливо озираясь, вышел из дому.
Так начались скитания Винкеля.
Он брел от деревни к деревне, всё ближе к линии фронта; брел он без всякого плана, просто стремясь попасть в Германию. Только эта мысль его и занимала.
Было холодно. В одном пустом доме он нашел женский платок, обмотал себе голову, а поверх платка напялил шляпу. Взглянув в зеркало, он обрадовался своему глупому, несчастному виду, не способному внушить, пожалуй, никаких подозрений.
Винкель шел теперь по областям, из которых поляки были в свое время почти поголовно выселены по приказу Гитлера. Землю передали немецким колонистам, или, как они сами себя недвусмысленно называли, «плантаторам», теперь убежавшим на запад вместе с германской армией. Деревни пустовали. Винкель заходил в покинутые дома, ел все, что попадалось под руку на кухонных полках и в погребах. В одной деревне он сделал себе даже запасы продовольствия. Полчаса погонявшись за беспризорным, уже одичавшим поросенком, он, наконец, поймал его и кое-как зарезал найденным в одном доме кухонным ножом. Мокрые и скользкие куски свинины он напихал себе в карманы.
