— Как же мы доплывем на такой лодке? — жаловался я хозяину. — Она действительно оправдывает свое название — морочка.
— Да вы поплавайте на ней денечек, поучитесь.
— Чего там учиться, умею управлять лодкой, — перебил я его с раздражением. — А в этой вертушке за час я уже успел два раза выкупаться в одежде. Мало того, перевернувшись, она ударила меня по голове так, что я едва из воды выбрался.
— Уверяю вас, — успокаивал меня хозяин, — как только уложите в нее ваш багаж, лодка перестанет вертеться.
И действительно, разложенные на дне лодки тяжелые вещи сделали ее более устойчивой и послушной. Несмотря на это, наученный горьким опытом, я на всякий случай снял сапоги, прикрепил к лодке веревками наиболее ценный багаж и, признаюсь, с чувством недоверия и даже страха отчалил от берега и пустился в далекий путь. В течение всего переезда жизнь наша была интересна и полна впечатлений.
— Гаудик, смотри, какой замечательный остров! — обращался я иной раз к собаке. Мы сворачивали с пути, проникали в один из тихих лесных затонов и, разбив на берегу палатку, оставались здесь на несколько дней. Каждая остановка позволяла делать интересные наблюдения над животными и пополнять коллекцию новыми экземплярами.
Жаркая погода и обилие пищи согнали сюда оленей, иногда встречалась группа кабанов, но особенно много было птиц. В затонах плавали яркие утки-мандаринки, по отмелям бродили черные аисты, лес звенел от голосов мелких птиц.
Уссурийские большеклювые вороны доставляли нам много хлопот и беспокойства. Бывало, сидишь в лагере и не предполагаешь о близости этой умной и осторожной птицы. А она зорко следит за нами с вершины кедра, растущего на ближайшей сопке. Не успеешь отойти в сторону и сотни метров, как несколько этих воришек слетятся к лагерю. Любознательные птицы суют свои носы в ящики, сбрасывают с котелка крышку и тащат все съедобное и несъедобное. Гаудик не выносил бесцеремонности большеклювых ворон и, не ожидая приказания, пускался к палатке. Собака старалась отогнать ворон, а птицы не теряли надежды поживиться съестными припасами. Это прекращалось лишь при моем возвращении.
Наступал вечер. Поужинав, мы еще долго сидели у затухающего костра, отдыхали от жаркого дня. Вот постепенно, один за другим, умолкают голоса дневных обитателей леса. На смену им рождаются новые звуки. Где-то в хвойной тайге кричит маленькая ошейниковая совка, отчетливо, то усиливаясь, то стихая, журчит река, иногда с плеском обваливается подмытый водой берег или со скрипом падает с дерева отжившая ветка.