Часть 2 ЕСЛИ БЫ МОИСЕЙ БЫЛ ЕГИПТЯНИНОМ
В первой части этого очерка я пытался найти новые доводы в пользу того, что этот человек Моисей освободитель и законодатель еврейского народа был не евреем, а египтянином. То обстоятельство, что его имя принадлежит египетскому словарю было подмечено давно, хотя и не оценено по достоинству. Я добавил к этому, что анализ мифа о рождении с необходимостью приводит к выводу, что он был египтянином, в котором народ хотел видеть еврея. В заключение я указал, что такой вывод открывает важные и далеко идущие возможности, но я не был готов тогда их отстаивать. Чем более решительны подобные умозаключения, тем более осторожным следует быть, излагая их, чтобы не выставить под удар здание без надежного фундамента, вроде колосса на глиняных ногах. Никакая вероятность, даже самая соблазнительная, не может гарантировать от ошибки. Даже если все элементы загадки кажутся сошедшимися как в сложившейся головоломке, нужно помнить, что кажимость - это еще не истина, а истина - не всегда то, что кажется таковой. И вообще, не так уж лестно оказаться в том же ряду, что схоластики и талмудисты, которые довольствуются изощренностью собственного ума, нисколько не заботясь, насколько их хитросплетения согласуются с истиной.
Несмотря на то, что эти опасения тяготят меня сегодня не меньше, чем прежде, в борьбе моих противоречивых Желаний победило все же решение дополнить первую часть нижеследующим продолжением. Но и оно, само по себе, тоже является лишь частью целого - и далеко не самой важной его частью
* Так Меиер пишет: "Имя Мозе вероятно принадлежало Пинхасу из первой династии Сило". И хотя оно, несомненно, было египетским, это само по себе еще не доказывает, что династия быт египетского происхождения разве что имеет связи с Египтом
Допустив, что Моисей действительно был египтянином, мы поначалу выигрываем только то, что оказываемся перед очередной трудной загадкой. Можно ожидать, что когда некое племя готовится к какому-то великому свершению, кто-то из его членов становится (или избирается) вождем. Но трудно понять, что могло побудить знатного египтянина (возможно - принца жреца или аристократа) возглавить толпу культурно отсталых иммигрантов и покинуть вместе с ними свою родную страну. Хорошо известное презрение египтян к иноземцам делает такой поступок особенно невероятным. Я даже склонен думать, что именно поэтому историки, признавшие его имя египетским и приписавшие ему всю египетскую мудрость, не решились обсудить очевидную возможность, что он вообще был египтянином
