— О нет, господин председатель! Я никогда не занимался политикой! Терпеть этого не могу! Я и мои друзья по лиге хотели только одного: чтобы поскорее началась война и мы смогли наконец вырвать у немцев Эльзас и Лотарингию.
— Но позвольте, — удивляется судья, — вы же читали газеты! Вы ведь понимали, что хотеть или не хотеть войны означало заниматься политикой.
— Нет, господин председатель! Меня заботили только судьбы родины. Я думал, что все во Франции смотрят на это так же, как я, и вот, когда я узнал из газет, что господин Жорес против войны, меня охватил гнев. С моей точки зрения, он мог быть только предателем! И я решил убить его.
Вот оно как! Дело обстоит совсем просто, В покушении на Жореса нет ничего таинственного, оно не связано с каким-либо заговором. Убийца, очевидно обыкновенный кретин, действовал, повинуясь безотчетному порыву. Однако председателя суда, по-видимому, не волнует, какой оборот приняло слушание дела. Он вызывает свидетелей. Снова заходит речь о мрачном вечере 31 июля 1914 года на улице Круассан, где печаталась «Юманите», о невеселом настроении Жореса во время ужина. Он знал, что войны уже не миновать. Вспоминают, как он без конца расхаживал вокруг стола, как в раскрытое окно за трибуном социалистов наблюдали просто любопытные или враждебные лица. Потом вдруг занавеска приподнялась, показался револьвер, раздались два выстрела и крики: «Они убили Жореса!» Сумятица, давка, и арест Виллена — оторопев, он одиноко стоял на тротуаре.
Председатель суда обращается к обвиняемому:
— Хотите что-нибудь добавить. Биллей?
— Да, господин председатель. Я человек глубоко верующий, и все же в ту минуту, когда я стрелял, ничто не смущало мою совесть. Повторяю, я думал только о родине.
— В сущности вы действовали в порыве патриотического гнева?
— Вот именно, господин председатель!
Биллей в восторге от того, что председатель суда подсказал ему формулировку мотива преступления. Выходит, это преступление внушено страстью! Если дело и дальше так пойдет, процесс может окончиться в этот же вечер… Все знают, как снисходительны присяжные к преступлениям, внушенным страстью. А тем более сейчас, сразу после победы, когда страсть, о которой идет речь, — это любовь к родине…
Тому, кто выходил из зала суда после второго дня процесса Виллена, 25 марта 1919 года, было трудно понять, где он побывал: присутствовал ли он на суде над убийцей или на пышных похоронах Жореса, состоявшихся с пятилетним опозданием. Правда, на суде выступили семнадцать гражданских истцов.
