Если так подумать, то это, наверное, был первый за оооочень долгий период времени день, когда Авито не всплывал у неё в памяти. И не до того ей было, мысли постоянно ве-ртелись вокруг Карса-Оро-Хэл, поэтому, наверное, она и была в таком шоке, когда откры-ла глаза.
Очевидно, все ещё стояла ночь, но очнувшейся Айении было трудно это понять. Свет Луны стал настолько нестерпимым, она как будто заглядывала прямо в окно, и Ени показалось, что прямо ей в глаза уперся свет включенных прожекторов.
Словно придавленная этим сиянием, она поднялась и подошла к окну. Свет стал привычней и яркость не была уже такой нестерпимой, и Ени смогла рассмотреть эту столь необычную Луну. Необычную прежде всего цветом: не мертвенно-бледным, как обычно, а бледно-жёлтым, почти золотым. Золотистое марево размывало контуры кратеров, которые были очень легко различимы, казалось, Луна нависала прямо над крышей дома. Более то-го, золотистая дымка окутывала весь город, придавая ему какой-то совсем уж сюрреали-стический вид. Но Ени было не до этого впечатляющего зрелища, тем более, соответст-вующего её внутреннему состоянию, она просто прижалась лбом к окну, всё еще находясь во власти недавнего сновидения.
А сон она видела весьма и весьма… странный. Пугающе странный. Странным было в нём то, что этого никогда не могло быть в реальности, но всё казалось таким настоящим. Точнее, настоящими во сне были только его прикосновения, его запах, его лицо, всё ос-тальное не существовало. Воспоминания заставили её вздрогнуть и зажмуриться, но было поздно: безумие сна проникло в реальность. Сейчас бы она отдала всё, чтобы вернуться в его объятия, даже если это просто сон. Нет… сна было недостаточно. Её кровь словно превратилась в кислоту, сжигающую её изнутри потрясающим по силе желанием. Облег-чить эту пытку мог только Авито, только он мог прекратить этот ужас.
Айения согнулась, пережидая этот пугающий приступ тоски и желания. Не то чтобы боль стала меньше, но её первая волна схлынула, и она смогла более-менее прийти в себя. И начать думать.
Почему? И днем ей было тяжело, но всё равно не до такой степени, когда как будто все тело горит в огне. Перед этой атакой было бессильно всё её хваленое самообладание, это она должна была признать. И как она не старалась закрыть свой рассудок, обрывки сна продолжали пробиваться, окутывая её жаром и заставляя сердце биться как сумасшедшее. Что же случилось? Из-за чего ей до сих пор кажется, что она помнит ощущение от того, как её руки скользили по ткани его рубашки, и как будто до сих пор слышит неразборчи-вый горячий шёпот? Если откровенно признаться, сейчас она больше всего жалела, что всё оборвалось, не дойдя до логического конца. Хотя бы так…
