В один прекрасный день втолкнули тебя в крытый грузовик и вместе с другими тотальниками вывалили в октябрьскую слякоть прямо перед главными воротами вот этого самого завода. Фью-ю-ю, ребята, далеко-то как! И - смены по двенадцать часов, днем и ночью, мать родная! Полтора часа сюда, полтора обратно, спасибо, не хочу! Что же останется на жизнь? На сон? На встречу с ребятами и кафе? На чтение? На писание? Все пропало! И вот опять: канцелярия, ожидание перед дверью, за которой стучат на машинке, потом тебе присваивают номер, вручают пропуск, вталкивают в какую-то непонятную машину, чик-чик, сняли в фас и в профиль, как преступника, и не успел ты опомниться, как тебя уже вовлекло в этот ад. Тебя ошеломило, оглушило грохотом металла, в первую минуту даже лиц человеческих не различаешь: все они одинаковые, и ты чувствуешь себя, как Иона во чреве китовом.
Первый день был самый тяжелый. Даламанек старался напустить на себя важность: мастер ведь! Потащил он меня по проходу между стапелей. Я спотыкался обо все на свете и чувствовал себя как теленок, которого волокут под топор.
- Мелихар! - заорал Даламанек, чтобы перекричать шум. - Получай подмогу! Ученый, интеллигент, гимназию окончил, слышишь? Смотри не испорть мне его! В чем дело?
Из-под крыла вылезла гора мяса - плечи, мышцы - и все росла, росла... Циклоп! Он повернул к нам плоское чумазое лицо, снизу облитое светом переносной лампочки. С первого взгляда это лицо внушало страх: сляпанное из морщинистых подушечек, не старое, не молодое, оно смотрело на меня сквозь глубокие щелки маленькими глазками, в которых ничего нельзя было прочесть. Впрочем, по мне эти глазки скользнули бегло, незаинтересованно.
- Да ты что, рехнулся? - рявкнул он на Даламанека и швырнул молоток в ящик с инструментами. - Шут гороховый!
Даламанек меланхолически стал его успокаивать:
- Бери, что есть, Йозеф, ничего лучшего у меня не будет, - и похлопал гиганта по мясистым буграм плеч, норовя поскорее улизнуть от грозы.
- Других дураков поищи! - ругался великан, вращая кулаками под носом у мастера.- Ты только взгляни!
Он показал на меня, как на неодушевленный предмет. А я оцепенело пялился на него, и в ту минуту впервые во мне пробудился гнев оскорбленного человека. А он никак не мог успокоиться.
- Гимназистиков разных можешь оставить при себе! Этими пальчиками только мух гонять, они для перышек созданы, не для молота. Не буду я за него отвечать!
