* * *
Они еще много раз приходили сюда вдвоем. Стояли рядом, опираясь на изгородь из жердей, на траве, колкой от изморози, а за изгородью по песчаной дорожке неслись друг на друга закованные в железо гиганты на закованных в железо лошадях, и с каждым ударом копыт гулко, как в колодец, падало сердце. Ветер был свеж и остер, как нож, и полоскал алые флаги, и трубы пели серебряными голосами, и все-все-все, даже твердый, словно хрустальный, воздух, было из маленьких черных букв.
Септим тыкал в рыцарей пальцем, и всюду, куда он показывал, появлялись знаки. «Бить сюда» в центре щита, «или сюда» – на шлеме. Соланж тоже попробовала себя в деле, и на лошадиных доспехах повсюду нарисовалось – «сюда не бить!»
Буквы делали что угодно. Они сыпались как с воза! Из букв, как из кирпичей, на их глазах выросли две башни, упирающиеся в небо. Когда небо потемнело, буквы зажглись золотом, выписывая в ночи письмена света. А потом, когда рассвело, башни осыпались, начиная сверху, построчно, оставив только горы черных как пепел букв.
– Сколько из них можно было бы понастроить, ты только подумай, Соланж.
Соланж попинала носком ботинка черную груду перед собой. Буквы нехотя взвились и опали, как мертвые мотыльки.
– Не хочу я из них ничего строить, – сказала она сварливо. – Они дохлые. Потому и не удержались.
– Они не удержались, потому что вот тут, тут и тут были написаны неправильные слова!
Соланж думала. Она в эти дни думала больше, чем до этого всю жизнь, и внутренний монолог не облекался в слова, а то бы было легче. Она понимала, что это зависть, и чувствовать ее ей совсем не нравилось.
Он чудо-ребенок и пуп земли. Он герой, а она – спутница героя. Охранник и нянька. Соланж, разумеется, не поверила в то, будто это она причина всех библиотечных чудес: хотя бы потому, что когда она ходила сюда одна, ничего особенного не случалось. Ну оставалась она наедине с приключением, но оно сидело в своих рамках и не вырастало до небес, и не становилось чем-то иным, и уж тем более не было воском в ее руках. А так выходило, будто и вправду все книги были одинаковы, или, вернее, каждая книга была одновременно всеми остальными книгами. Будто она, Соланж, стояла на берегу моря, и морю было все равно, стоит ли она тут. А когда она одна читала книгу, было так, будто и море-то возникает лишь когда она приходит на берег. Соланж не хотелось быть такой маленькой. Ведь это для нее открылась библиотека, и кто она теперь тут, привратница? Она не представляла, с кем ей об этом поговорить. Ей казалось, что Хлое не поймет. С чего бы той понимать? Никто чужой не отвечает за твою личность.
