Но кому об этом скажешь? Засмеют.
Баньши держалась как королева. Ни слова без адвоката, кроме «невиновна». Разумеется, до выяснения сути дела от занимаемой должности ее отстранят.
Но в полной мере я понял, куда повернул сюжет, когда уже в сумерках покидал здание. Во дворе стояло дракси с зарешеченными окнами, туда сажали детей. Их распределят по другим работным домам, где и без них тесно. Где они будут новичками, нахлебниками на общий котел, и без них скудный, где им придется заново встраиваться в существующую подростковую иерархию. Предполагается, что там им будет лучше.
Я заметил, как зыркают по сторонам эти будущие бандиты, ища пути к бегству. Впрочем, почему будущие?
Похоже, я опять сделался причиной системного зла, и мысль эта легла мне на плечи. Так что дома я плеснул себе коньяку и зажег малую свечку в память о том брауни. Почему-то подумалось, что никто, кроме меня, этого не сделает, да и сама память будет короткой, ровнехонько сколько пламени гореть.
Кто бы как ни умер, его душе необходимо время, чтобы отправиться в путь.
* * *
Вышло так, что я наскреб на собственный хребет. Дело об убийстве домового, которое в Управлении тут же обозвали «Делом баньши», поручили мне. То есть его поручили нам, но поскольку мой нынешний шеф-напарник и на службе-то появлялся не каждый день, я не питал на его счет никаких иллюзий. Ну разве что распишется, когда будем дело сдавать в архив.
Чтобы понять, что произошло, мне придется выяснить для себя, что такое смерть, что такое баньши вообще, и что такое наша баньши в частности.
Первый вопрос, как общефилософский, я отложил. Юридически смертью принято считать состояние, когда существо необратимо лишается возможности к материальным способам коммуникации, или возобновляет эту возможность исключительно будучи принуждено сторонней волей. Существует множество пограничных случаев, каждый из которых рассматривается как казус, но привидениям или зомби мы в звании живых существ отказываем. Я отдаю себе отчет в ущербности и недостаточности официальной формулировки, но в повседневности буду пользоваться именно ею для того, чтобы употреблять в отношении своего домового духа соответствующие правовые термины.
Однажды, когда я был молод и любопытен, и копал свое первое дело об убийстве, я взял бутылку коньяку и отправился в городское Бюро Судебно-медицинской экспертизы: раз и навсегда решить этот вопрос с дежурным прозектором. Решали мы его долго, далеко заполночь. Медицинским экспертом тогда – да в принципе и сейчас! – служил спившийся эльф из Сорных, про которого поговаривали, что в далекой своей молодости он ходил по другую сторону закона, и уж что-что – а резать умел. Он-то и показал мне заднюю комнату своей лаборатории, всю уставленную книжными стеллажами – по стенкам и еще несколько рядов в середине. А на стеллажах сотни книг по медицине каждой вовлеченной в социальный процесс расы. Не всякой бессмертной жизни хватит на то, чтобы их прочитать. «Практика, – ответил на это мой профессор, – вот основной критерий истины». Взмахнул скальпелем над зеленым орочьим трупом и решительно шмыгнул сизым носом. А я не спорил, потому что кто ж спорит с патологоанатомом?
