— Нет, есть я тебя не собираюсь. — Дракоша тоже скорчил рожу, надо сказать, у него она вышла куда более жуткой, чем у вашей покорной слуги. — Какой кошмар! Человеческое мясо совершенно неудобоваримо. Костлявое, жесткое, пахнущее тухлыми отбросами и, что самое обидное, его так мало! То ли дело упитанный горный козлик, сочный, нежный… ммм… Так… отвлекся… ты лучше расскажи мне, дитя, как тебя угораздило очутиться в моей скромной обители?
Некоторое время я молчала, пытаясь, сосредоточится и выложить дракону все как можно суше и короче, но, когда начала говорить, меня прорвало. Рассказала о том, как в детстве меня пытались научить хоть чему-нибудь; о том, как из-за того, что ничего не получалось, дразнили сестры и братья; о том, как убегала из дому в горы; о том, как потом меня искали и наказывали, и все повторялось сначала. О том, как меня презирали и унижали соседские ребята, как взрослые запрещали своим чадам общаться со мной, говоря, что я проклята. Странно, но я никогда раньше никому не говорила о своих обидах, ни маме, ни тем более отцу. А тут незнакомый человек, тьфу, дракон и все готова ему выложить.
— В общем, что тут говорить… Какое счастье может быть в такой жизни? Даже если бы я убежала, то умерла бы от холода в непроходимых горах. Зачем? Ради чего? Да и просто жалко, ведь если не я, то мои же сестры. — И не удержавшись, скрасила горечь рассказа, — Я надеюсь ваша злобная и кровожадная душенька довольна?
Дракоша хитро сощурился:
— Моей злобной и кровожадной душеньке для полного счастья не хватает твоего имени.
— Не скажу. — Только этого не хватало!
— Почему?! — поразился дракон.
Я посопела немного, но все же призналась:
— Я не люблю свое имя.
— Не жертвой же тебя называть в конце концов!
— Можно и так.
— Не майся дурью.
Я молчу. Он тоже. Сидим, молчим, сквозь тишину слышно как капает вода, трудолюбиво долбя неподатливый камень. Через какое-то время к каплям воды прибавляется звук скатившейся с горы золота монетки. Звяк, звяк, звяк — прозвенела она и затихла. Тишина…
— Евдокия, — со вздохом призналась я, поняв, что в молчанку мне дракона не переиграть. — Дуня. А теперь, может, скажите свое?
Дракон тихо рассмеялся:
— Я думаю на человеческом это будет звучать как Пламенеющий Уголь.
Только сейчас я обратила внимание на цвет его шкуры, и поняла, почему его так назвали. Смотрели когда-нибудь на костер? Долго? Не подкидывая дров? Знаете тогда, что когда дрова прогорают до углей и бросишь хоть одну веточку, снова загорится огонь, то тогда от костра идет самый большой жар. Шкура дракоши не имела одного цвета, она мягко переливалась красным, черным и бардовым. А еще от него пыхало так, что даже я, сидящая в нескольких саженях от дракона, чувствовала его тепло. Красиво. Я люблю смотреть на красивые вещи. Когда долго разглядываешь красоту, как-то приближаешься к ней, к ее сути. Это многое значит для уродцев.
