— Вы не имели права заставлять меня проезжать такую нетренированную лошадь, — воинственно заявил он.
— Я вас не заставлял. Вы сами ее выбрали.
— Мисс Крэйг нарочно так поступила, чтобы я остался в дураках.
С этим трудно было спорить.
— Вы могли отказаться, — сказал я.
— Не мог.
— Вы могли сказать, что у вас слишком мало опыта для проездки самой трудной лошади в конюшнях. — Ноздри его раздулись. Сделать подобное заявление было выше его сил. — В любом случае, — продолжал я, — лично мне кажется, что верховая езда на Движении мало чему вас научит. А следовательно, вы больше на него не сядете.
— Но я настаиваю, — запальчиво крикнул он.
— На чем?
Я настаиваю, чтобы мне опять дали Движение. — Он выбрал из коллекции своих взглядов самый высокомерный и сказал:
— Завтра.
— Почему?
— Потому что иначе все будут думать, что я струсил или не умею ездить верхом.
— Значит, вам отнюдь не все равно, — уверенно заключил я, — что о вас думают другие.
— Мне все равно, — с горячностью запротестовал он.
— Зачем тогда проезжать Движение? Он упрямо поджал губы.
— Я больше не буду отвечать на ваши вопросы. Завтра я сяду на Движение.
— Хорошо, — спокойно согласился я. — Но завтра я не отправлю Движение на Пустошь. Не думаю, что сейчас он нуждается в нагрузках. Лучше всего проездить его размашкой по рабочей дорожке в паддоке, если это не покажется вам скучным.
Он напряженно и с большим подозрением посмотрел на меня, пытаясь понять, нет ли здесь подвоха. Я ответил ему бесстрастным взглядом.
— Ну что ж, — неохотно согласился он. — Завтра я буду проезжать его в паддоке.
Повернувшись, он вышел из конторы. Маргарет наблюдала за ним со странным выражением на лице.
— Мистер Гриффон не позволил бы так с собой разговаривать, — сказала она.
— Ему и не придется.
— Теперь я понимаю, почему Этти терпеть не может этого мальчишку. Он — наглец. Именно наглец, другого слова не подыщешь. — Маргарет протянула мне через стол три вскрытых конверта. — Вам необходимо ознакомиться. И тем не менее, — она опять заговорила об Алессандро, — он очень красив.
— Глупости, — запротестовал я. — Скорее уродлив. Она чуть улыбнулась.
— Он просто не может не нравиться женщинам. Я перестал читать письма.
— Ерунда. Что там может нравиться?
— Вам этого не понять, — рассудительно ответила она. — Вы все-таки мужчина. Я покачал головой.
— Ему всего восемнадцать лет.
— Возраст здесь ни при чем. Либо в тебе что-то есть, либо — нет. А в нем — есть.
Я не стал с ней спорить: у Маргарет не было ухажеров, и я не считал ее компетентным судьей в данном вопросе. Прочитав письма и подсказав Маргарет, как на них ответить, я отправился на кухню сварить себе чашечку кофе.
