Я благоразумно не рассмеялся, даже виду не подал, что произошло нечто необычное. Алессандро молча смирился с поражением. Правда, у меня не было уверенности, что надолго.
Мы вернулись в конюшни. Я отдал Кукушонка-Подкидыша Джоку и зашел в контору повидать Маргарет. Калорифер работал на полную мощность, и я не сомневался, что мне удастся обсохнуть до вечерней проездки.
— Здравствуйте, — экономя время на каждом слове, сказала Маргарет.
— Доброе утро. — Я кивнул, чуть улыбнувшись, и развалился в вертящемся кресле.
— Я опять вскрыла письма... Вы не возражаете? — спросила она.
— Напротив. И если вам не трудно, можете на них ответить.
Она удивленно на меня посмотрела.
— Мистер Гриффон всегда диктовал ответы.
— Если вам что-то непонятно — спрашивайте. Если считаете, что меня необходимо поставить в известность — сообщайте. Все остальное я оставляю на ваше усмотрение.
— Очень хорошо, — сказала она. По-видимому, она осталась довольна.
Я сидел в кресле отца, смотрел на его сапоги для верховой езды, незаконно мною присвоенные, и серьезно раздумывал над бухгалтерскими отчетами. Алессандро не был единственной неприятностью, которая грозила конюшням.
Внезапно дверь в контору с треском распахнулась, и в помещение со скоростью взбесившейся баллистической ракеты ворвалась Этти.
— Этот ваш чертов ученик!.. Ему придется уйти. Я этого не потерплю!.. Ни за что!
Она выглядела крайне раздраженной, глаза ее свирепо сверкали, а губы были сжаты в тонкую линию.
— Что он такого натворил? — примирительно спросил я.
— Умчался в своем идиотском белом автомобиле, оставив Индиго подседланным и в узде. Джордж говорит, что он просто отвел лошадь в денник, закрыл дверь, сел в машину и уехал. Взял и уехал! — Она умолкла, переводя дыхание. — А кто, по его мнению, снимет с Индиго седло, насухо оботрет, вымоет ноги, укроет попоной, принесет сено и воду, устроит подстилку?
— Я поговорю с Джорджем, — сказал я, — и попрошу его все сделать.
— Я уже попросила! — в бешенстве заявила Этти. — Но дело не в этом. Нам не нужен этот маленький пакостник Алекс! Ноги его больше здесь не будет!
Она посмотрела на меня, задрав вверх подбородок, явно показывая, что не собирается уступать. При приеме на работу или увольнении ее слово, как главного конюха, было решающим. Я не посоветовался с ней, взяв Алессандро, и она ясно давала понять, что теперь я просто обязан подчиниться.
— Боюсь, нам придется потерпеть, Этти, — сочувственно сказал я. — Будем надеяться, что со временем он исправится.
