Из тех же самых новостей я узнал, что журналисты открыли счет в банке на мое имя. Этакая благотворительная акция в пользу тяжело раненного героя из нескольких коротких репортажей, начиная от напыщенной речи председателя общества армейских ветеранов и кончая сентиментальным сюжетом о том, как маленький мальчик, разбил свою копилку, чтобы отдать свои деньги дяде – герою на лекарства. Смотрел я на это и диву давался всей этой беспардонной шумихе. Не скрою, вначале было приятно слышать о себе, но теперь это стало настолько приторным и слащавым, что я казался сам себе тортом, выставленным для угощения гостей. Его едят, все кому не лень, нахваливая и облизывая от удовольствия пальцы. От подобного сравнения самому себе стало противно. В эту ночь я долго ворочался на кровати, все никак не мог уснуть.
А еще через неделю порог моей палаты переступили родители. Разговор получился неловкий, скомканный, натянутый и все из-за того, что вместе с ними в помещение набилось около десятка журналистов, которые должны были соответствующим образом осветить это событие. Мама не выпускала платка, то и дело, поднося его к глазам. Отец, неловко себя чувствуя среди всей этой суматохи, расспрашивал меня сухо и деловито. Вопросы касались только моего армейского периода. Он словно чувствовал, что ни о чем другом спрашивать меня не надо. И я был ему очень благодарен за это. Зато журналисты лезли со своими вопросами, не переставая переспрашивать об одном и том же десятки раз, тут же со своими комментариями отправляя мои ответы в эфир. После этого несколько дней потоком шли делегации от различных фондов и обществ. Палата стала похожа на цветочный магазин. Родители навестили меня еще два раза, а потом уехали домой. Когда за ними закрылась дверь палаты, я облегченно вздохнул. Я так устал лавировать между правдой и ложью.
Комиссия признала меня годным, а я, вместо того чтобы радоваться, что у меня все в порядке, расстроился. Меня не армия пугала, а то, что я снова нахожусь в центре внимания моих таинственных преследователей. Если тогда они потеряли мой след, то теперь они знают, где меня искать. Что делать? Сейчас, сидя на кровати, в ожидании ужина, я как раз думал над этой темой. Неожиданно дверь ушла в сторону. Я никого не ожидал в это время, поэтому тело и мозг отреагировали на нежданный визит, как на опасность. Рука потянулась к кнопке срочного вызова, но, увидев, кто стоит на пороге, вернулась назад. Губы сами собой растянулись в радостной улыбке. В палату ввалился, в парадной форме штаб – сержанта, мой бывший командир отделения, Гастон Марше. От него приятно пахло дорогим одеколоном и хорошим джином. На его груди красовались новенькие медали. 'За особые заслуги' и 'За отвагу'. Я вскочил с кровати. Мы обнялись.
