Проклятье, подумал я, мне хотелось бы жить с женой Гордона.
— Гордон пошел делать ставки, — сказала она, — так что, наверное, у меня есть возможность... То, что случилось, его ужасно потрясло... знайте, мы в самом деле очень благодарны вам за все, что вы сделали в тот кошмарный день.
Я покачал головой.
— Я ничего не сделал, поверьте.
— Ну, это еще полдела! Вы ничего не сказали. В банке, я имею в виду.
Генри говорит, что не просочилось ни шепота.
— Но... я же не мог...
— Многие люди могут, — вздохнула она. — Вы же знаете этого Алека!
Я невольно рассмеялся.
— Алек — человек незлой. Он бы не рассказал.
— Гордон говорит, что он молчалив, как рыночный зазывала.
— Не хотите ли спуститься и посмотреть лошадей? — спросил я.
— О да. Наверху чудесно, но слишком далеко от жизни.
Мы спустились к паддоку поглядеть в непосредственной близости на лошадей, которых прогуливали по кругу, и на жокеев, садящихся в седла в ожидании выезда на дорожку. От Джудит исходил чудный запах. «Остановись! сказал я себе. — Остановись».
— Вон та лошадь, — показал я, — это про нее говорил Кальдер Джексон. Он ее вылечил. Кретонна: Жокей в ярко-розовом.
— Собираетесь на нее поставить? — спросила Джудит.
— Если хотите.
Желтые шелковые розы кивнули, и мы весело встали в очередь делать ставки. Вокруг нас двигались серые цилиндры, пузырились легкие платья, толпа Аскота бурлила, кипел и пенился праздник в сиянии солнца, фантастический обряд, вера в чудо, торжествующая над грубой реальностью. Вся жизнь моего отца была погоней за духом, который я улавливал на лицах здесь, в Королевском Аскоте; заманить бы в ловушку счастье...
— О чем вы так торжественно думаете? — спросила Джудит.
— Поедатели лотоса безвредны. Пусть бы террористы ели лотосы.
— Как строгая диета, — сказала она, — они вызывают тошноту.
— В такой день можно влюбиться.
— Да, можно. — Она с преувеличенным вниманием разглядывала свою программку бегов. — Но нужно ли?
После паузы я сказал:
— Нет. Не думаю.
— Я тоже. — Она взглянула на меня серьезно, с пониманием и с затаенной улыбкой. — Я знаю вас шесть лет.
— Я не заслуживаю доверия, — сказал я. Она рассмеялась, и минута прошла, но признание было совершенно ясно сделано и в известном смысле принято. Я остался рядом с ней, и между нами не возникло неловкости, скорее возросла теплота. И во взаимном согласии мы решили остаться на первый заезд у паддока, а не карабкаться вверх по лестницам, чтобы, добравшись до ложи, обнаружить, что лошади пришли к финишу.
