К слегка юродивым на Мейне относятся бережно.
Зато каждый раз, когда стая улетала на дело, за Марсэлла было страшно. Ну просто как за ребенка на войне бывает страшно. Но он был редкостно везучий, этот охламон — и возвращался без царапины. И охотники его на радостях поили до бесчувствия, а он со всеми обнимался и с горящими глазами хвастал самыми опасными моментами боя. Бояться он тоже не умел и в смерть совершенно не верил.
Наверное, из-за этих своих ценных качеств через некоторое время Марсэлл стал талисманом стаи Ирма. Поэтому, когда мы опустились на их космодром и не увидали его крыльев — раскрашенной монстрами и девками дивной машины — можно было и не спрашивать, что случилось.
Траур в стае, вот что. Вы слышали, наш Марсэлл пропал. Из «прыжка» не вышел. Может, релаксометры сбойнули? Нет, не дозваться. Может, некорректно вывалился в физический космос?
Хоть бы уж не мучался…
И ни с кем невозможно разговаривать. Любая тема сворачивает на Марсэлла. Лучше б уж в бою погиб — там, хотя бы, понятно, что сразу. А так…
Полунадежда.
Но Тама-Нго мне сказал:
— Знаешь, Проныра, я думаю, он еще появится. Вернее, мои духи так думают.
— Ирму скажи, — говорю.
— Ирм — Философ, Верующий В Великого Духа, Не Одобряющего Всех Остальных Духов, — говорит. Сущность монотеизма в изложении Тама-Нго. — Ирм не прислушается к моим словам.
Так что Ирму мы ничего не сказали. Но меня это утешило.
И вот, через солидное время после этого бедства, когда стая уже эту рану почти залечила и жизнь в секторе «Счастливый» мало-помалу вошла в обычное русло, сидели мы у Ирма в штабе и слушали свежие новости. И тут свежая новость буквально рухнула на космодром. Да с таким звуком!
Он не приземлился, нет. Он грохнулся, как сброшенный с самолета страус. Мейна содрогнулась.
Он выглядел так, будто триста лет лежал на дне огромного мусорного бака: слоя копоти на бортах было не видно из-за дымовой завесы — это у него защитные экраны горели. И заложусь — все, кто это видел, инстинктивно полезли в карманные аптечки за противорадиационными капсулами.
И, кстати, у всех, кто это видел, физиономии расплылись в улыбочках — разве только чужие не прониклись. А Ирм осклабился и говорит нежно:
— Марсэлл вернулся, туды-т его матушку…
Через минуту все на космодроме были — охотники, техники, девочки, медики — и все, стоя на сравнительно безопасном расстоянии, глазели, разиня рот и чуть не со слезами на глазах, на это явление. А Марсэлл со страшным скрежетом, от которого у народа волосы встали дыбом на всем теле, отдраил люк и спрыгнул на покрытие.
