Вот и сейчас Омигус извлек из своей сумки полезный порошок и, высыпав большую горстку на ладонь, принялся растирать его.
Прошло немало времени, чародей уже устал от монотонных движений и начал было сомневаться в успехе затеи, как вдруг вдалеке послышалось возбужденное ржание, а вскоре — приближающийся стук копыт.
— Держи-ка.— Омигус пересыпал порошок в ладони толстяка.— Три, как я. А я пока достану одну штуку… вот …— Он развязал небольшой узелок и вытащил из него сухие листья какого-то растения. Выбрав два листика, он аккуратно упаковал остальные и положил обратно в сумку. — Опытные конокрады знают, что это такое, и платят за листы этого дерева бешеные деньги. Стоит лошади пожевать один такой лист,— а жуют они охотно, нравится им почему-то запах этой дряни,— как она становится покладистой, словно невеста в брачную ночь.
Из темноты выплыла лошадиная морда, за ней еще одна… И вскоре два купца, настоящий и фальшивый, отправились на послушных кобылах в ночное конное странствие. Они решили не ждать, прискачет или нет третья на ароматный порошок. Главное сейчас — побыстрее смыться из этих мест.
«Нет, точно, предложу ему быть моим партнером». Толстяк все больше проникался уважением к новому приятелю.
«А золотишко у него, небось, с собой,— думал тем временем маг.— За товар наверняка уже уплатили. А такие уроды всегда носят золото на себе. Завтра и проверим».
* * *
Конан опустил обнаженную девушку на холодную землю. Не мешало бы на нее что-нибудь накинуть, но под рукой ничего не оказалось.
— Конан, Конан, ты пришел,— выдавила из себя Луара и разрыдалась.
Кочевье, обозначенное в ночи пламенем догорающих шатров, осталось уже далеко позади, и можно было не беспокоиться о том, что на Конана и Луару случайно наткнутся трусливые кочевники, а также женщины, дети и старики, пережидающие в степи, пока все уляжется. Здесь Луара будет в безопасности, а он должен вернуться. Чтобы не дать Дикарям надругаться над телом Хорга, чтобы добыть лошадей и одежду для девушки.
* * *
Ки-шон помчалась за черноволосым богом со всей быстротой, на которую была способна. Но, разумеется, очень скоро она потеряла из виду слившуюся с непроглядной мглой исполинскую фигуру. Кхитаянка пошла наугад, оставляя за спиной полыхающее кочевье. То и дело она останавливалась, вслушивалась в ночные звуки, припадала ухом к земле.
Вдруг ей показалось, что кто-то рыдает. Ки-шон замерла. Да, чей-то плач доносился из темноты. И этот кто-то находился совсем рядом.
