— Знаешь, — она вдруг перестала смеяться. — Нам рассказывают всякие… всякое про берег. Про людей на берегу. Но ведь надо самой хоть раз посмотреть, правда? Хоть одним глазком. Но своим собственным. Свое суждение. Правда?
— И как, посмотрела? — спросил он не очень приветливо.
— Да, — она погрузилась в воду по самый подбородок. «Теперь вали отсюда! Скорее!»
Виталик облизнул сухие губы:
— И… как тебе?
— Врут, — она улыбнулась. — Смотрю на тебя и понимаю, что врут.
— Что же во мне такого? — спросил он почти с отчаянием. — Вот во мне что такого, чтобы приплывать, смотреть…
Он снова прикусил язык. На этот раз больно.
— Ты принц, — сказала она еле слышно. Он скорее догадался, чем разобрал ее слова.
— Я… спасатель на пляже.
— Ну да. Принц.
Тусклая лампочка над лодкой мигнула и сделалась еще более тусклой. Садился аккумулятор.
— Ты завтра будешь рыбу ловить? А то мне уже надо возвращаться… Меня если хватятся… Ух ты. Они никогда не поверят, что я на такое способна! — ее голос зазвенел, сделавшись вдруг очень похожим на голос той, первой. — Я всегда послушная… И вот. Я это сделала. И еще сделаю… Завтра.
«Ты когда-нибудь нарушал запреты?»
— Как тебя хоть зовут? — спросил Виталик.
— Иза. Изабелла. А что, с тобой уже кто-то здесь знакомился? В ее голосе больше не было опаски, только кокетство.
— Нет, — сказал Виталик через силу. — Разговаривали — было. Но не знакомились. Так, ерунда.
— А тебя как зовут?
Он назвался и потом долго смотрел, как она уплывает. Специально для него она шла близко к поверхности, иногда выпрыгивая, почти как дельфин, часто оборачиваясь и маша рукой.
* * *
«Соль». Эта книга снилась ему. Эрвин выучил ее на память; где-то между строчками прятался механизм, работающий десятилетия, заставляющий земных девочек плакать над книгой, а морских — плыть и плыть к берегу. Миф родился из ниточки букв и пробелов, но механизма его появления Эрвин не мог ни поймать, ни вычислить, ни осознать. Как в детстве, когда вот она, бабочка, живая, — и вот уже мертвая, хотя крылья и лапки нисколько не изменились.
Знакомый литератор написал для него историю подлеца и циника, повстречавшего на берегу русалку и жестоко поглумившегося над ее любовью. По объему повесть превосходила «Соль», была хорошо написана и понравилась редактору крупного издательства — но Эрвин понимал, что книга эта выйдет бездейственной, как пластилиновый макет парового котла.
Дом был выставлен на продажу. Приходили чужие люди, критически осматривали стены, трубы, перекрытия, качали головами, сбивали цену. Велька старалась быть с ними любезной и приветливой, но уголок ее рта то и дело подергивался, и у Эрвина болело сердце, когда он на это смотрел.
