100 великих памятников | страница 47



Порой зрителю трудно было поверить, что это не живые люди, настолько осмысленно и естественно было поведение фигур. Лишь золотистый блеск металла и размер их красноречиво свидетельствовали о том, что это искусные создания человеческих рук и ума.

В тихую погоду к маяку приплывало множество лодок и мелких суденышек с желающими насладиться редкостным зрелищем. Даже жители стран далеких отваживались на длительное и опасное плавание только для того, чтобы самим увидеть исполинский маяк.

Маяк, конечно же, стоил огромных денег. По этому поводу Плиний пишет: «Эта башня считалась одним из чудес света и стоила восемьсот талантов». Восемьсот талантов — сумма эквивалентная почти двадцати одной тонне чистого золота!

Александрийский маяк — светоч и страж великолепной столицы Египта — стал символом Александрии. Виднейшие ученые древности Павсаний, Страбон, Плиний, Ибн-аль-Сайх писали о маяке. Они не могли скрыть удивление и восхищение маяком.

А один древний поэт в восторге написал:
Башню на Фаросе грекам спасенье, Сострат Дексифанов,
Зодчий из Книда воздвиг, о повелитель Протей!
Нет никаких островных сторожей на утесах в Египте,
Но от земли проведен мол для стоянки судов,
И высоко, рассекая эфир, поднимается башня,
Всюду за множество миль видная путнику днем,
Руины Александрийского маяка в XIV веке новой эры.
Ночью же издали видят плывущие морем все время
Свет от большого огня на самом верху маяка,
И хоть от Таврого Рога готовы идти они, зная,
Что покровитель им есть, гостеприимный Протей.

Маяк всем так нравился, что строители позднейших маяков часто пытались повторять формы Александрийского. В древности слово «фарос» сделалось нарицательным, им стали называть все маяки.

Создатель маяка Сострат ясно понимал значительность своего творения. Желая, чтобы его имя дошло до потомков, он на каменных плитах маяка сделал углубления и в них высек гордые слова: «Сострат, сын Дексифана из Книда — богам-спасителям ради мореходов». Хитрый архитектор надпись залепил известью, затер ее мраморной крошкой и поверх нее начертал, как требовали тогдашние законы: «Птолемей Филадельф». Сострат предполагал, что время и непогода разрушат известь и имя создателя маяка станет известно всем.

Так и вышло, но годы и люди все больше разрушали и сам маяк. В полуразрушенном состоянии маяк просуществовал до XIV века нашей эры. Тогда его высота составляла всего тридцать метров. Осталась только одна нижняя часть маяка, да и та не полностью. Никаких зеркал не было и в помине, а вместо факела на маяке горел обыкновенный костер. Но даже и эти руины продолжали вызывать восторг и удивление современников.