— Но Мин ведь не избавляется от своих вещей?
— Не от всех. — Лус снова перекрестилась. — Она очень одухотворенная, не привязана к вещам. Только к людям и la musica.
— Ох!
В этом был смысл. Когда с Минервой случилась беда, она, прежде всего, избавилась от Марка и остальных из «Нервной системы». А потом от своих одноклассников и от всех наших друзей, одного за другим. Я продержалась с ней дольше всех, пока все не возненавидели меня за то, что я продолжаю дружить с ней, но, в конце концов, она вышвырнула и меня тоже.
Это означало, что Мос прав: та безумная женщина избавлялась от своих вещей, выкидывала в окно всю свою жизнь. Интересно, откуда он узнал?
Я подумала о зеркалах наверху: все они затянуты бархатом. Мин не хотела видеть собственное лицо, слышать звучание собственного имени — и внезапно все это обрело смысл.
Лус дотронулась до моего плеча.
— Вот почему хорошо, что ты здесь, Перл. Думаю, сейчас ты можешь сделать больше, чем я.
Я ощущала в кармане музыкальный плеер, на который был записан большой рифф. Сама я ничего поделать не могу, поскольку не имею никакого отношения ко всей этой эзотерике с черепами, но, может, фотличная музыка…
Лус начала подниматься по лестнице, сделав мне знак следовать за ней.
— Еще одна вещь: по-моему, я видела ангелов.
Она остановилась, повернулась и снова перекрестилась.
— Angeles de la lucha?[20] Быстрые? На крыше?
Я кивнула.
— Типа, как ты описывала, что видела их здесь.
— И они забрали эту женщину?
— Не знаю. Я ушла оттуда.
— Хорошо. — Она протянула руку и погладила меня по лицу грубыми, пахнущими травами пальцами, — Это не для тебя — борьба, которая предстоит.
— И куда ангелы забирают людей? — прошептала я.
Лус закрыла глаза.
— Куда-то очень далеко.
— Типа, на небеса?
Она покачала головой.
— Нет. На самолет. И везут туда, где делают изменения в них прочными, чтобы те могли сражаться на их стороне. — Она взяла меня за руку. — Но это не для тебя. И не для Минервы. Пошли.
Пока мы поднимались наверх, я заметила много новых украшений. Стены лестницы были покрыты деревянными крестами, тысячи маленьких отчеканенных из металла фигурок, прибитых вплотную друг к другу. Фигурки сами по себе не были какими-то необычными — туфельки, платьица, деревья, собачки, музыкальные инструменты, — но эта смесь выглядела ужасно дико.
И конечно, тут были черепа. Их нарисованные черным глаза таращились из теней; каждый этаж был чуть темнее предыдущего. Окна здесь замазаны черной краской, зеркала задрапированы красным бархатом. Уличный шум стихал по мере нашего подъема, воздух становился все более неподвижным, как затонувший корабль.
