— Но… — растерялся Лойо Майо. — Вы так говорите…
— Пожалуйста, Лойо Майо, излагайте суть, и не надо придираться к моему тону.
— Видите ли, давно замечено, что черные дыры — это, как правило, системы двойных звезд. Если из видимой звезды исчезает материя, это значит, что ее высасывает невидимая соседка, то есть черная дыра, имеющая чрезвычайно сильное гравитационное поле. И вот когда шлейф звездного вещества под воздействием этого поля набирает едва ли не скорость света, возникает интенсивное излучение нейтрино, которое и регистрирует наш спектрометр.
Информация Лойо Майо все сильнее заинтересовывала капитана. С его лица исчезло равнодушие, пальцы нетерпеливо постукивали по подлокотнику.
— А как же нащупать такую пару среди миллиарда звезд?
— Одну пару я уже засек. Вот как это произошло. Наблюдая звезды, я заметил, что одна из них меняет степень яркости, и амплитуда колебаний за три испытательных дня составила 0,3 звездной величины.
— Что же это означает?
— Это означает, что звезда вытягивается в сторону черной дыры и теряет форму шара, превращаясь в эллипсоид. При обращении вокруг общего центра тяжести она поворачивается к нам то малой осью, то большой. Дальнейшие наблюдения обнаружили и шлейф…
Нескуба вскочил так стремительно, что едва не взлетел в воздух. Сжал своими ручищами плечи астронома.
— Это же великолепно! Замечательно! Поздравляю вас, Лойо Майо! Это такое открытие…
Астроном заморгал черными ресницами.
— Теперь нам, считай, открыт путь к нашему миру, к Земле! — почти закричал Нескуба.
— А разве вы… собираетесь?..
— И я, и вы, Лойо Майо! Полетим, а?
Астроном не успел ничего ответить, потому что Нескуба подтолкнул его к выходу:
— Пойдемте скорее, я тоже хочу увидеть эту великолепную звезду!
С огромным усилием Нескуба раскрыл глаза и долго не мог понять, где он и что с ним. Вместо круглого иллюминатора четырехугольное окно, и какой-то розовый свет, и высокий плоский потолок.
— Ну как?
Узнал голос Эолы, но откуда он доносится — трудно было определить. Попробовал повернуть голову, но она почемуто оказалась удивительно тяжелой. Едва пошевелил ею, не отрывая от подушки, но и этого было достаточно, чтобы поле зрения расширилось и сквозь розоватое марево проступило лицо Эолы.
— Ты меня слышишь?
«Конечно, слышу» — так он хотел сказать, но слова почему-то застряли в горле. Неужели он потерял голос? Этого еще не хватало!
— Не надо волноваться, милый… Все будет хорошо…
Голос ее отдалялся, слабел, лицо начало расплываться в розовой дымке.
