На этот раз захохотал один Тимоха. Поручик вяло на него посмотрел.
— Хватит глотку драть, — сказал он, — видишь, парень не из дурачков, голова на месте, только мал ещё… Вот что, Алесь! Полезай ко мне на седло. Удержишься?
— Я и без седла могу, — сказал Алесь и взялся грязной рукой за стремя.
— Ну, ну, потише ты! Сзади меня садись и держись за кушак.
— Ваша воля, господин поручик, — подал голос Тимоха, — а только негоже нам попутчиков брать.
— Ничего, — сказал поручик, — довезём до людей, а там подумаем. Послушай, учёный, ежели спросят на заставе, чей ты, отвечай: государева Преображенского полка поручика Павла Ефремова слуга. Запомнишь? Ну, держись! У нас кони не как у вас — галопом скачут…
Топ-топ-топ… Топ-топ-топ…
Пыль поднялась и медленно осела на траву — первая весенняя пыль на солнечной стороне. Лёгкое облачко, ползущее по зеленоватому небу, остановилось и словно задумалось: доедет ли Алесь до Москвы и что ему в Москве делать? Ничего не известно. Облачко не успело добраться до горизонта, как растаяло в воздушном море. Так же исчезли и две конные фигуры — далеко-далеко, за косогором, на краю синего бора.
Смоленский шлях, выйдя за Толочин, сворачивает на Три Корчмы.
Когда-то там, на перекрёстке дорог, и в самом деле стояли три корчмы. Но из них уцелела только одна. Над её крыльцом торчал высокий шест с пуком соломы — знак, что здесь путники могут остановиться, накормить коней, выпить горячительного зелья и даже переночевать, положив рядом с подушкой пистолет, потому что в те неспокойные времена каждый путник должен был сам заботиться о своей защите.
Народа в корчме было немного. Какой-то шляхтич, уже сильно выпивший, дремал за столом, положив голову на руки. У окна сидели двое: один седоватый, с длинным жёлтым лицом, в длинном кафтане с бархатным воротником, беспокойно водил по сторонам длинным же носом. Другой, вероятно из панских слуг, одетый в узкую куртку, расшитую шнурами, тщательно зачёсывал за уши свои тусклые светлые волосы.
Старый корчмарь в ермолке, с длинной седой бородой, поставил перед военными зелёную бутылку с водкой и три стакана.
— Хлопцу не надо, — сказал поручик и отодвинул один стакан, — а поесть чего дашь?
— Если пан военный желает приказать гуся… — начал корчмарь.
— Желаю, — сказал поручик.
Тут вмешался длиннолицый.
— Не во гнев будь сказано пану офицеру, — произнёс он, — справедливо ли есть гуся в постный день?
Ефремов улыбнулся.
— На военной службе постов не соблюдают, — сказал он.
