Дозорный вглядывается в даль и бормочет сквозь пышные усы:
— О! То не швед, то царский курьер скачет до Москвы! Откуда? Может, от Гродна, может, от Вильна. Царь Пётр всегда в походе… Теперь у Петра две столицы: одна в Москве, другая, новая, говорят, где-то на севере, у самого моря. Но курьеры скачут мимо нас, в старую Москву. Москва — она, говорят, из белого камня, город богатый…
Топ-топ-топ…
Вот ещё одна деревня, но в ней ни души. Ни человеческого голоса, ни гомона птицы, ни скрипа колодезных журавлей.
Подъехав поближе, всадники останавливают коней. Вместо изб обгоревшие срубы. Тихо. Чёрные балки уныло торчат на фоне зеленоватого весеннего неба. Пахнет гарью.
— Смотри, Тимоха, каково разоренье, — говорит царский курьер.
— Пожар, что ли? — откликается его спутник.
Курьер качает головой.
— Гляди на землю. Видишь, копыт сколько! Не иначе, конница прошла.
— Однако войны не было в этих местах, господин поручик. Может статься, паны-шляхта меж собою передрались?
— Нет. Это свейские лазутчики.
— Шведы?
— Думаю, что так. Держи мушкет наготове.
— Слушаю, господин капитан.
Всадники едут рысью, тщательно разглядывая дальний горизонт. Но не видать никого, кроме…
— Эй, Тимоха! Кто там, на пригорке?
— Человек, господин поручик.
— Вижу, что человек. Только мал больно.
Второй всадник приложил руку щитком к глазам и вдруг рассмеялся.
— Паренёк! Босой идёт!
— Ишь ты, глаз у тебя остёр, — проворчал поручик, — и пятки-то босые заметил. А ну, за мной! Эй, парень!
Босой мальчик в длинной холщовой рубашке и широких штанах, услышав за своей спиной топот, заметался и с жалобным криком бросился в кусты.
— Пуганый, — сердито сказал поручик. — Послушай, парень, мы тебя не тронем! Мы свои!
Парень, однако, не отвечал. Поручик подъехал к самому кусту.
— Вставай, — сказал он, — не стыдно тебе людей бояться?
Над кустом появилась растрёпанная голова с вихрами золотого цвета. Из-под выгоревших бесцветных бровей угрюмо смотрели два голубых глаза.
— Послушай, парень…
— А я не парень, — произнёс сиплый голосок, — я хлопец.
Поручик улыбнулся.
— Всё едино… Из какой деревни, хлопец?
— Из Смолятичей. Сгорели мы.
Всадники посмотрели назад, на обугленные срубы.
— А люди где?
— Разбежались. Вечером пришли конные, старосту вытащили на правеж. «Куда, говорят, хлеб спрятали? Где у вас ямы?» А староста не сказал. А они его тесаками порешили. Пошли по избам, добро хватают, людей тащат. И всё лопочут не по-нашему. Кафтаны на них синие, с желтыми пасами…
