Повести | страница 102
А на месте Пилецкого появился артиллерийский подполковник Фролов — человек толстый, усатый, с хриплым голосом и тяжёлой походкой.
Фролов относился ко всему Лицею с презрением — школа для стихоплётов, учёных и бумагомарак. То ли дело фрунт!
По части фрунта было приказано ходить шеренгами и в ногу, тщательно отбивая шаг. При этом мундиры должны быть застёгнуты на все пуговицы, а фуражки надеты ровно, без уклона к затылку или к уху.
Фролов сам водил лицейских на прогулку. Приближаясь ко дворцу, откуда царь мог увидеть лицейских в окно, Фролов приосанивался и командовал, как на параде:
— Раз-два! Раз-два! В ногу! Сильнее! Раз-два!
И, уже пройдя дворец, останавливал колонну и добродушно басил:
— Молодцами прошли, не хуже гвардии! Вижу успехи…
— Однако везёт нам на инспекторов! — сказал Жанно Пушкину.
— А как же, — засмеялся Пушкин, — один был шпион, другой полковой барабан…
Лицейские стали взрослее и научились разбираться в начальниках. Стихи и песенки теперь сочинялись открыто. В свободное время воспитанники ходили друг к другу в гости. Комнаты Дельвига и Пущина превратились в клуб, где некоторые лицеисты даже пытались курить из длинных трубок. При этом их охватывал мучительный кашель и тошнота.
— Зато подлинные студенты, — бодро говорил Дельвиг.
Сам он не курил.
Обезьяна-Яковлев представлял Пущина и Кюхельбекера. Сцена начиналась с того, как толстый Пущин, согнувшись и напыжившись, скучным голосом переводит с латинского:
— «Галлия вся делится на три части, из которых одну белый населяют…»
Входит Кюхельбекер. Яковлев вскакивает, вытягивается, худеет и начинает извиваться всем телом.
— Пущин! О! Послушай, что я сочинил!
Яковлев садится на стул и превращается опять в Пущина, который со вздохом говорит:
— Ладно, только не слишком долго…
Яковлев подскакивает и мигом снова превращается в тощего Кюхлю.
Он выхватывает из кармана бумажку и начинает выкрикивать стихи… то есть не стихи, а бессмысленный набор слов, очень ловко составленный в виде элегии. При этом он постукивает ногой и помахивает рукой в такт да ещё трясёт головой и сверкает глазами.
И вдруг Яковлев снова превращается в Пущина. Жанно покачивается на стуле, клюёт носом и наконец пускает заливистый храп.
Сцена кончалась под всеобщий хохот. Кюхля обычно говорил: «Тьфу, совсем не похоже!» — и уходил из комнаты.
Книги теперь можно было читать свободно. Жанно стал увлекаться историей. Он даже во сне видел древних римлян, присутствующих в сенате в длинных белых одеждах. Заговорщики подходили к Цезарю, окружали его и пронзали кинжалами.
