Из-за закрытой двери голос квартирной хозяйки, у которой Никишин снимал комнату и столовался, позвал ужинать.
— Не хочу, — буркнул Никишин, продолжая расхаживать по комнате.
Через несколько минут в дверь громко постучали.
— Что там ещё? — раздраженно крикнул Никишин.
— Не что, а кто, — раздалось из-за двери.
Вслед за тем дверь распахнулась настежь и на пороге появился коренастый паренек в коротком суконном полупальто. На ноги его были надеты старые оленьи пимы до колен, на голове — олений же потертый чебак. Коричневый, с лоснящимся ворсом чебак, подобно женскому капору, гладко облегал всю голову. Мягкие длинные концы его были завязаны узлом и закинуты на спину. Верхняя кромка чебака, вырезанная полумесяцем, открывала крепкий костистый лоб гостя. Широко посаженные серые глаза были живы и веселы, как и рот — подвижный, смешливый, сверкавший довольно крупными, чуть с желтинкой, зубами.
Ещё не закрыв за собой дверь, гость заговорил окающим северным говорком:
— Здорово, поморы. Здорово, прочие. Играйте песни, сам Геннадий Бредихин к вам жалует.
Бредихин потоптался у порога, стряхивая с ног остатки снега.
— А-а, Генька, — приветствовал гостя Никишин, который, видимо, обрадовался ему. — Проходи. Раздевайся.
— Есть, — весело откликнулся Бредихин и, быстро скинув полупальто и чебак, повесил их на гвоздь, вбитый в стену возле печи. Потом стал посредине комнаты, оправил черную матроску с открытым воротом, провел ладошкой по каштановым спутанным волосам, отчего открылись на запястье синие разводы татуировки — якорь и штурвал.
— Что-то невесело на вахте? А? — сказал он, поводя вокруг живыми глазами.
Никишин, перестав расхаживать, притушил окурок и кинул его за печку.
— А с чего бы нам веселиться?
— А с чего мерехлюндию-то разводить?
— Тебе в мореходном училище хорошо, — сказал Ситников, поворачиваясь от окна к Бредихину. — У вас всё-таки сравнительно вольные порядки, а у нас…
Ситников махнул рукой и снова отвернулся к окну.
— А что у вас особенного? — тряхнул головой Бредихин.
— Посадили бы вам такого Петрония на шею, — поддержал Ситникова Никишин, — вы бы тоже взвыли.
— Может, и взвыли бы сперва. А потом уж постарались бы так устроить, чтобы он взвыл.
— Не знаешь ты нашего жандарма, оттого так и говоришь, — проворчал Никишин.
— Может, и так, — неожиданно согласился Бредихин и простодушно развел руками.
Потом прошелся по комнате, остановился позади Ситникова, неодобрительно поглядел на его понурую фигурку и вдруг схватился за сцинку ситниковского стула. В следующее мгновение он быстро запрокинул стул назад почти к самому полу. Ситников охнул, дрыгнул вскинутыми вверх ногами и замахал тонкими руками, стараясь сохранить равновесие. Но все эти телодвижения не помогли Ситникову, и он опрокинулся на пол вместе со стулом.
