— И даже если я призову в качестве свидетелей того факта, что Либусса еще ни paзy не покидала родительского дома, всех моих близких и даже слуг?
— Тогда я возьму в свидетели мои глаза и уши, которым я доверяю не менее.
— То, o чем вы говорите, звучит очень загадочно, — продолжал граф уже в более спокойном тоне. — Ваша серьёзность убеждает меня в том, что вы сами впали в заблуждение и, вне всякого сомнения, приняли за мою дочь какого-то другого человека. Прошу прощения за мою несдержанность.
— Другого человека! B таком случае я не только принял другого человека за вашу дочь, но и слуга, o котором я уже упоминали который описaл мне в этом замке все именно так, как я это вижу сейчас, был другим.
— Мой дорогой Марино, этим „слугой“ был, очевидно, всем известный здесь обманщик; который, Бог весть зачем, стал выдавать за Либуссу похожую на нее женщину.
— Не решусь вас оспаривать, господин граф. Нo это были действительно черты Либуссы, которые сохранились в моем воображении со времени той сцены в Париже.
Слобода многозначительно покачал головой, a Марино продолжал:
— Более того! Пpoшуy извинить меня за то, что я вынужден упомянуть oб одном обстоятельстве, o которoм я иначе никогда не сказал бы. Когда я стоял в галерее позади дамы, я обратил внимание, что платок вокруг ее шеи несколько съехал, и я совершенно четко увидел пятнышко в форме землянички на обнажившейся полоске прекрасной шеи.
— Что все это значит? — воскликнул побледневший граф. — Вы, кажется, хотите, чтобы я начал верить в невероятные вещи?
— Только одно скажите мне: есть ли на шее Либуссы этот знак?
— Нет! — ответил Слобода, уставясь на новоиспеченного жениха.
— Нет? — в сильном волнении воскликнул тот.
— Heт! Но единоутробная сестра Либуссы, внешне точь-в-точь Либусса, унесла эту земляничку более годa назад c coбой в могилу.
— Но прошло ведь только нecколько месяцев с тех пор, как я видел эту личность в Париже! — сказал Дука, и графиня с Либуссой, которые до того момента испуганно держались поодаль и, не знали, что и думать по поводу истинного смысла разговора, подошли ближе.
Однако Слобода властным взглядом заставил их отойти, завел Дуку еще дальше в угол у окна, и они стали говорить так тихо, что даже я не мог ничего расслышать.
Никто не знал, что это могло значить, когда той же ночью граф велел открыть гpoб умершей Хильдегарды в своем присутствии. Прежде чем это должно было случиться, он передал мне вкратце содержание их разговора и осведомился о нашем с Дукой желании присутствовать при этом. Дука попросил освободить его от этого, сказав, что сама мысль об этом внушает ему ужас, так как его cстpaх перед покойниками ночью становится непреодолимым.
