Ни о чем не думая, он вновь и вновь повторял доведенную до автоматизма процедуру, рассеивая свой гнев, выплескивая его наружу с каждым точным попаданием. Ярость медленно оставляла его, как стекающая из раковины вода; когда она наконец ушла, он попытался так же выплеснуть оставшееся горе, но понял, что не может. Он перешел от стрельбы с места к отработке стрельбы с поворотом в сторону и стрелял до тех пор, пока у него не заболели запястья и не начали гореть ладони, а потом зарядил «Ругер» длинными тонкими патронами сорок четвертого калибра и стрелял, пока его большой палец не начал кровить.
Он вернулся домой чуть позже двенадцати. Дом был пуст. Единственным следом Дрей была бутылка, причем водки в ней заметно поубавилось.
Тим проехал шесть кварталов до «Маклейна» – не самого лучшего ирландского паба, которым владел отец Мака, и припарковался на стоянке. Кроме нескольких зевак и кучки полицейских возле бильярдных столов в глубине зала, в пабе никого не было. Над полками с разнокалиберными бутылками – антикварный полицейский жезл. Типичный фараонский набор. Бармен, этакий дэнди в накрахмаленной рубашке с манжетами, сосредоточенно вытирал бокалы.
– Извини, друг, мы закрыты.
Тим проигнорировал его слова и прошел в глубь зала к группе мужчин в черном. Мак, Фаулер, Гутьерес, Харрисон и еще человек пять. Дрей стояла возле них, согнувшись, рука вытянута вперед, указательный палец кого-то в чем-то обличает. По какой-то неведомой причине она надела форму, хотя полицейская этика запрещала пить в форменной одежде.
– …посмел поставить моего мужа в такое положение… по крайней мере, ты мог бы оказать любезность мне, своей коллеге, и хотя бы позвонить.
– Мы думали, он справится, – сказал Фаулер.
– Потому что он мужчина?
– Нет, потому что… ну, из-за военной службы.
– Из-за военной службы? А, ну да. Ты хочешь сказать, что у него нет чувств!
Она развернулась, покачиваясь от спиртного, чтобы видеть их глаза.
– Что вы нарыли по сообщникам?
Гутьерес – он стоял к ней ближе всех – вытянул руки в успокаивающем жесте, как политик, маскирующий снисхождение под добродушное желание ободрить электорат:
– Мы работаем над этим. В отличие от твоего мужа мы не думаем, что это такая уж серьезная зацепка.
Фаулер первым заметил приближение Тима, потом его увидели и все остальные – все, кроме Дрей.
– Знаешь, что я тебе скажу? – Дрей нечетко выговаривала слова, – Ты можешь сколько угодно смешивать меня с дерьмом, но если скажешь еще хоть слово про моего мужа, я тебе все зубы пересчитаю.
