Остальные знакомые мне лица принадлежали женщинам, самым красивым из тех, кого я когда-либо видел. Если честно, в жизни Элизабет Хокинг выглядела намного прекраснее, чем на киноэкране. Интересно, что, начав сниматься в одно время с Мэри Маргарет Флендерс, она совсем не добилась взлета. Для взрывных и сексуально насыщенных ролей, «сделавших» карьеру Мэри Маргарет, Элизабет Хокинг выглядела слишком рафинированной – или слишком невинной. Мэри Маргарет Флендерс, напротив, обладала своего рода блестящей привлекательностью, заставлявшей желать, ждать и любить те моменты, когда она появлялась на экране.
Элизабет Хокинг была рядом с человеком, мне незнакомым. Им оказался Мелвин Шоренштейн, возглавлявший крупнейшее в киноотрасли агентство «Юнайтед криэйтив менеджемент», или «ЮКМ». Шоренштейн представлял интересы Элизабет Хокинг. Он также представлял Мэри Маргарет Флендерс, о чем не замедлил мне сообщить. Шоренштейн энергично потряс мою руку.
– Стэнли не делал этого, – произнес он, быстрым взглядом окидывая столпившихся вокруг нас людей. – Можете мне верить. – Не отпуская мою руку, он убежденно повторил: – Стэнли не делал этого. Верите ли, он ее любил…
Сразу за Шоренштейном, дожидаясь, когда он отойдет, стояли двое. Приятная пара слегка за сорок – продюсер Уильям С. Помрой и его жена Эстела, писательница. Помрой смутно кого-то мне напоминал. Позже я вспомнил: его отец был выдающимся, уважаемым всеми сенатором из Мичигана, женатым на дочери одного из первых, а теперь легендарных деятелей автомобильной промышленности. Я тут же вспомнил, что говорил Рот о привилегированных сынках богатых родителей, старавшихся войти в кинобизнес. Впрочем, Помрой мог добиться всего и сам.
Легонько взяв за плечи, Льюис Гриффин повернул меня к высокому, ладно скроенному пожилому человеку лет семидесяти на вид, с длинными седыми волосами и голубыми, будто удивленными глазами. Его волевой рот застыл в недоуменной улыбке. Казалось, он заранее готов к действию, уверенный, что честные намерения и доброе сердце, как всегда, одержат победу.
– Вы Роберт Мэнсфилд!
Обнаружив, что стою лицом к лицу с кумиром моей юности, я выпалил это прежде, чем успел оправиться от изумления.
– Да, – ответил он, пожимая руку так, словно мы были старыми друзьями и давно не виделись. – Да.
Повторив, он от души расхохотался.
Смех тут же прекратился, и Мэнсфилд напряженно уставился на меня.
– А вы…
– Джозеф Антонелли, – вполголоса назвался я, как будто Мэнсфилд знал, но случайно позабыл мое имя.
