Он получил звание коменданта крепости и, когда вся молодежь ушла в армию, сформировал ополчение из оставшихся жителей города; ополченцы принялись усердно готовиться к обороне. Толстяки ходили по улицам не иначе как беглым шагом, чтобы растрясти жир и избавиться от одышки; слабосильные таскали тяжести, чтобы мускулы их окрепли.
Город ждал пруссаков. Но пруссаки не показывались, И все-таки они были недалеко: дважды их разведчики пробирались по лесу к сторожке Никола Пишона, прозванного Верзилой.
Старик лесничий, проворный, как лис, прибегал в город, чтобы сообщить об этом жителям. Те наводили пушки, но враг не появлялся.
Жилище Верзилы служило для города аванпостом в Авелинском лесу. Два раза в неделю Пишон ходил в город за провизией и рассказывал его обитателям о том, что делается в округе.
В тот день он отправился в город, чтобы известить коменданта, что третьего дня, после полудня, у него очень ненадолго останавливался небольшой отряд немецкой пехоты. Командовавший отрядом унтер-офицер говорил по-французски.
Опасаясь волков, которые становились все свирепее, старик, уходя из дому, брал с собой двух собак — двух огромных сторожевых собак с львиными челюстями — и наказывал женщинам с наступлением ночи запираться крепко-накрепко.
Дочь не боялась ничего на свете, а мать вечно тряслась от страха и твердила свое:
— Это кончится скверно, вот помяните мое слово: это кончится скверно.
В тот вечер она тревожилась больше обыкновенного.
— Ты не знаешь, когда вернется отец? — спросила она.
— Да наверняка не раньше одиннадцати. Когда он ужинает у коменданта, он всегда возвращается поздно.
Дочь повесила было над огнем котел, чтобы сварить похлебку, но вдруг замерла, прислушиваясь к неясным звукам, долетавшим до нее сквозь печную трубу.
— Слышишь: идут по лесу! Человек восемь, не меньше, — прошептала она.
Старуха в испуге остановила прялку:
— Ах ты, господи, а отца-то и нет!
Не успела она договорить, как дверь задрожала от сильных ударов.
Женщины не откликались.
— Открыфайт! — послышался громкий гортанный голос.
Спустя мгновение тот же голос повторил:
— Открыфайт, не то мой ломайт тферь!
Бертина сунула в карман юбки револьвер, висевший над печкой, и, приложив ухо к двери, спросила:
— Кто там?
— Мой есть отрят, который уше биль у фас.
— Чего вам надо? — допытывалась лесничиха.
— Мой плуталь ф лесу з мой отрят фесь день. Открыфайт, не то мой ломайт тферь!
Делать было нечего; лесничиха отодвинула засов и, приоткрыв тяжелую дверь, увидела в белесых от снега сумерках шесть человек, шесть прусских солдат — тех самых, что уже к ним приходили. Она твердым голосом спросила:
