– Мы две ладьи, чьи пути пересеклись, не так ли?
Не умолкая, она приглаживала русый чуб Костика, опускала молнию спортивной курточки, расстёгивала пуговки рубашки, запуская под неё руки, оглаживая его плечи и грудь. Пустая фляжка скатилась с дивана на пол. Там же оказался и мешавший рюкзачок. Пришлось повозиться с ботинками – дрожавшие пальцы не слушались Костика, она сама расшнуровала и сняла их. Раздетый донага, он сидел, судорожно прикрыв руками междуножье, глядя, как она снимает брюки, блузку, расстёгивает, выгнув спину, бюстгальтер, спускает трусики, как что-то ищет рукой в рюкзачке и протягивает ему шуршащую квадратную упаковку.
В тускнеющем свете дня её ладная фигурка с небольшой грудью казалась совсем девчоночьей. Мягко толкнув, она повалила его на диван, целуя, щекоча языком соски, шаря рукой в его междуножье. Оказалось, что и с упаковкой он не справился. Надорвав пакетик, она облекла возбуждённую его плоть в оболочку и наконец, оказавшись наверху, овладела им, двигаясь в медленно нарастающем ритме, восходя к почти уже покорённой вершине. Но когда до неё оставались считанные шаги, тело Костика содрогнулось, исторгнув изумлённый вскрик, остановив победное восхождение Элины. Не помогли поцелуи, умоляющий шёпот.
– Я что, у тебя первая?
– Нет.
– И ты всегда так торопишься?
– Я не нарочно, так получается.
– Поэтому у тебя нет постоянной девушки?
– Наверное.
4
Ужинать она отправила его одного («Никого не хочу видеть»), дала денег («Заплатишь официантке, я договорилась»). К тому же ей надо кое-что набросать, возникла идея одного эссе. А в Москву он может уехать завтра («Я тебе ещё не совсем наскучила?»).
У дверей столовой он посторонился, пропуская двух выходивших старушек, уже отужинавших. В зале за тем же столиком, у стеклянной стены, задёрнутой сейчас полупрозрачной, дымчатого тона шторой, сидела та же компания. Похоже, они не расходились с обеда.
Я бреду своей тропой нехоженой
в странном забытье и полусне, —
звучал оттуда надтреснутый басок бритоголового, стоявшего у стола, облокотившись на спинку стула.
Жизнь моя на страсть мою умножена,
обессилев, корчится на дне…
Звякали ножи и вилки, плескался в стаканах коньяк, официантка уносила пустые тарелки, приносила полные, ей предлагали присоединиться, она отказывалась, а бритоголовый, нависая над столом, продолжал отчеканивать строку за строкой:
Падая в зияющую пропасть,
не жалею ни себя, ни вас.
Можете мне вслед слегка похлопать,
