Книга Небытия | страница 77



Последователи буддийской Махаяны исходят из того, что физические элементы и состоящие из них физические тела не имеют конечного значения. Их доктрина Небытия или Универсальной Пустоты представляет собой доктрину универсальной относительности. Тождество феноменального и абсолютного, обусловленного и необусловленного, сансары и нирваны реально лишь с точки зрения вечности. Оно становится реальностью лишь после снятия феноменальной иллюзии. Пока эта иллюзия существует, Абсолютное Небытие присуще проявленному миру лишь в качестве возможности, но не как действительность. Человек, который избавился от феноменальной иллюзии, становится причастным к бытию Абсолюта, то есть, иначе говоря, причастным к вечности Универсальной Пустоты. То же самое можно сказать и относительно всего человечества, которое способно причастится к вечности лишь на основе избавления от иллюзий.
Концепция Небытия присутствует и в исламском мистическом учении суфизма. Здесь мы снова встречаем представления об Универсальной Пустоте, которая метафорически обозначается как «бездонное море», лишённое формы и совершенно не доступное для рационального понимания и даже для мистического постижения. Это Небытие, которое в суфизме часто называют «непроявленной сущностью» или Аллахом, охватывает весь существующий мир и служит ему опорой. Именно в Небытии пребывают все потенциальные возможности мироздания.
Буддийская идея Пустоты нашла своё осмысление и в западной философии, где она сближается по смыслу с понятием «nihil» – Ничто. Так, согласно рассуждениям немецкого мыслителя Юнгера, – «мы славно потрудились на почве нигилизма… Мы уже давно маршируем по направлению к магическому нулевому пункту, переступить через который сможет лишь тот, кто обладает другими, невидимыми источниками силы… Мы возлагаем свои надежды на бунт против господства уюта, для чего требуется оружие разрушения, направленное против мира форм».
Существенные различия восточного и европейского подходов к пониманию Пустоты были отмечены Эмилем Чораном: «Небытие для буддизма, да и для всего Востока в целом, не содержит в себе того мрачного значения, которое придаём ему мы. Оно совпадает с последним опытом света или с состоянием вечного сияющего отсутствия, лучистой пустоты: это бытие, возобладавшее над всеми своими атрибутами или, скорее, в высшей степени позитивное несуществование, которое излучает нематериальное беспочвенное блаженство, не имеющее опоры ни в одном из миров».