1) Небытие абсолютнее бытия в той же мере, в какой субстанция абсолютнее своих состояний;
2) Случайное абсолютно, а закономерное относительно, ибо ни один закон не может предусмотреть всех случаев. Вообще говоря, для случая нет закона. Закон есть только для случаев; 3) Небытие, в котором как в среднем погашаются все противоположности, есть абсолютное этих противоположностей. Вспомним хотя бы нулевую плотность во вселенной;
4) То, что есть – это лишь малая часть того, что есть, что было и что будет, т.е. Небытия;
5) Движущееся тело находится в одной, конечной части пространства, и не находится в другой, бесконечной части пространства; любое тело существует в конечной части пространства и не существует в его бесконечной части;
6) Все возникает на время, а погибает навечно. Возникновение и гибель неравномощны. Коль скоро время не феномен, а существенное свойство бытия, коль скоро все преходяще, то Небытие абсолютно, а бытие относительно. (И, следовательно, конец света неизбежен).
Таким образом, Чанышев считает, что лежащее в основе всего Небытие (пустота) иллюзорно выступает как мир в его кажущемся многообразии. Небытие первично, оно представляет собой нормальное состояние мира, в то время как бытие – всего лишь временное отклонение, форма существования небытия. Небытие небытия есть бытие. Поскольку небытие существует, не существуя, и не существует, существуя, оно есть время. Только небытие может быть и первопричиной и самопричиной: ведь то, что не существует, не нуждается в причине для своего существования. Всё большие скорости, всё более высокие темпы жизни, всё более дальние перемещения в пространстве, – разве это не стремление бытия хотя бы на миг оторваться от небытия?
«Мы все ходим по тонкому льду над океаном небытия. Чем интенсивнее бытие, тем оно более хрупко, тем оно сильнее подвержено гибели», – говорит Чанышев. – «Любовь – это попытка зацепиться за чужое бытие, и тем самым сделать своё бытие более устойчивым». Отсюда берёт начало и любовь к Богу: ведь часто именно перед лицом невыносимых физических и душевных страданий люди обращаются к Богу, пытаясь зацепиться за его вечность.
На эти доводы можно было бы возразить, например, следующим образом: всё преходяще в частных своих проявлениях, а в своих сущностных, то есть, в идеальных основаниях оно вечно. В таком контексте «ничто» можно одновременно рассматривать как «нечто». Может быть, это и есть та самая пустота или нирвана, которая «в позднем буддизме дхармы выступает как мир во всём его многообразии»?
