Троллейбусная остановка. Передо мной стоит женщина средних лет. Её лицо и даже глаза – всё побелело от белой ненависти. Наполненным этой ненавистью голосом, она говорит мне: «У меня всё равно будет своя квартира». Её облик медленно расплывается и я вижу её крошечное, высушенное тем же раком тельце, уложенное в огромный, на несколько размеров больше, чем нужно, уродливый красный ящик. Её левый глаз никак не хочет закрываться и упрямо выкатившись, смотрит на окружающих. А вот и квартира – один на два метра.
В огромном кабинете сидит ещё одна начальственная дама по прозвищу Божья Коровка. Она курит одну сигарету за другой, громко зевает, показывая пасть шестидесятилетней старухи и время от времени чешет свои седые подмышки. Вокруг неё собралось немногочисленное сообщество допущенных к её рыхлому телу приживателей и сожителей, которые практикуют противоестественный секс со старухой и обеспечивают себе карьерный рост. Начальница говорит мужским прокуренным басом и делает руководящие движения зажжённой сигаретой. Следя за потоком её сознания, я вижу как постепенно меняется моё. Квартира, лето, закрытый балкон, по комнате летают огромные зелёные мухи. Коровка в бюстгальтере и несвежих рейтузах лежит на кровати, точнее, наполовину на кровати, а верхняя часть того, что было её телом, находится на полу. Инсульт. Хватились нескоро.
По экрану телевизора бодро бегает ушастый начальственный карлик. Он сидит в кресле и принимает доклад подчинённого. «Мня-мня», – говорит карлик и прикормленные журналисты ловят каждое эпохальное междометие. Я вижу того же человека тело которого выставили на всеобщее посмотрение в некоем начальственном помещении. Народу не так много, как можно было бы ожидать. Видимо, оставив власть, карлик вернулся к своей природной микроскопической сущности и , к моменту своего ухода, был уже в значительной степени забыт. Знакомые очертания головы и лица постепенно превращаются в экспонат палеонтологического музея – пожелтевший начальственный череп.
Недавно я прочитал у Дугина, что один итальянский генерал из республики Сало, посылая в конце войны своих людей на верную гибель, говорил им: 'Не думаете ли вы в самом деле, что будете жить вечно?» «Великолепный аргумент,– комментирует Дугин,– ведь большинство людей вопреки всякой логике продолжают жить и действовать так, как если бы они были бессмертны. Чувство справедливости требует от нас, чтобы мы помогли человечеству рассеять это недоразумение'.
