— Я покалечил себе руку.
— Покажи-ка!
Он не хотел показывать руку, но мастера всякий раз настаивали, и тогда Джонни извлекал её из кармана и каким-то ухарским жестом предлагал всем — хозяину, подмастерьям, уличным разносчикам и благородным заказчицам — полюбоваться ею. После этого он обычно остаток дня бродил по городу, купался в море. Иногда же, стиснув зубы, бросался очертя голову снова наниматься на работу.
Большей частью он даже не брал на себя труд взглянуть на вывеску, висевшую над дверью и указывавшую на ремесло, каким за этой дверью занимались. Ножницы означали портного, золотой барашек — ткача, таз — цирюльника, раскрашенная деревянная книжка-переплётчика, огромный циркуль, раскачивающийся на ветру, — мастера, изготовляющего измерительные приборы. Людей, которые умели читать, становилось с каждым годом всё больше. Но ремесленники предпочитали по старинке пользоваться бессловесными вывесками: было бы обидно потерять клиента только потому, что он неграмотен.
После первого часовщика, который сказал, что он ему не подойдёт, Джонни зашёл ещё к двум и получил от них тот же ответ.
Мясник (его знак — золочёная бычья голова) взял бы его, но Джонни и думать не мог о том, чтобы убивать животных. Он был художник до кончиков ногтей.
Он перестал ходить домой в полдень к обильному семейному обеду. Миссис Лепэм, Медж и Доркас беспрестанно говорили о том, как много он ест и как мало работает. Джонни знал, что миссис Лепэм подыскивает для дедушки партнёра — взрослого мастера. Она даже как-то сказала, глядя в упор на Джонни, что она, конечно, не посмеет новому мастеру предложить ночевать на чердаке, с мальчиками. Нет, нет, ему будет предоставлена «комната смертей и рождений»!
Однажды она пришла и сказала:
— Разве это мыслимо, чтобы дряхлый старик вёл все дела сам? Да ещё с такими помощниками — во всём Бостоне таких негодников не сыщешь! Только и знают, что набивать себе брюхо.
Она как будто уже вступила в переговоры с неким мистером Твиди, только что приехавшим из Балтимора. Он прибыл один, но она всё же хотела убедиться наверное, что он не женат. Ибо само собой разумелось, что партнёр, которого она подыщет для своего свёкра, женится на одной из «бедных сироток». Нельзя отдавать предприятие в чужие руки.
Так что Джонни старался есть как можно меньше и не приходил домой в середине дня. Впрочем, кто-то всегда умудрялся сунуть в карман его куртки, пока она висела на вешалке, кусочек засохшего хлеба, сыру, вяленого мяса или солёной рыбы с маисовой лепёшкой. Он догадывался, что это всё дело рук Циллы, но никогда с ней об этом не заговаривал. Он замкнулся в своём горе и чувствовал себя словно отрезанным от всего мира.
