Роже дез-Аннет слушал с улыбкой, потом ответил:
— Мне знакомо это так же, как и тебе. Вот что случилось со мной самим. Лет пять тому назад я впервые встретился на мосту Согласия с одной высокой, несколько полной молодой женщиной, которая произвела на меня впечатление... огромное впечатление!.. Представьте себе: брюнетка, пышная брюнетка, блестящие волосы, прикрывающие весь лоб, широкие дуги сросшихся бровей, идущие от виска к виску. Маленькие усики на губах заставляли мечтать и мечтать... ну, как мечтаешь о любимых лесах, увидев на столе букет цветов. У нее была стройная талия и очень высокая грудь, которая словно бросала вызов, манила, искушала. Глаза напоминали чернильные пятна на белой эмали. Это были не глаза, а сияющая черная бездна, глубокая бездна, через которую можно было заглянуть, проникнуть в душу этой женщины. О странный взгляд, загадочный и пустой, лишенный мысли, но такой прекрасный!
Мне показалось, что она еврейка. Я пошел за ней следом. Многие мужчины оглядывались на нее. Она шла, немного раскачиваясь, не совсем грациозной, но волнующей походкой. На площади Согласия она наняла фиакр. А я стоял, как дурак, у Обелиска, стоял, потрясенный таким сильным порывом желания, какого мне не случалось испытывать.
Я думал о ней по крайней мере три недели, потом позабыл ее.
Через полгода я снова встретился с ней на улице Мира и, увидев ее, почувствовал, что сердце мое дрогнуло, как при встрече с любовницей, когда-то любимой до безумия. Я остановился, чтобы лучше видеть, как она приближается. Когда она прошла мимо, почти коснувшись меня, мне показалось, что меня обдало жаром, как из печи. А когда она удалилась, у меня было такое ощущение, словно свежий ветер овеял мне лицо. Я не пошел за ней. Я боялся наделать каких-нибудь глупостей, боялся самого себя.
Она часто являлась мне во сне. Ты знаешь, что это за наваждение.
Я не видел ее целый год. Но как-то вечером, при заходе солнца, приблизительно в мае, я шел по Елисейским Полям и узнал впереди ее фигуру.
На огненной завесе неба вырисовывалась арка Звезды. Воздух был наполнен золотистой пылью, подернут огненной дымкой. Это был один из чудеснейших вечеров, которые являются как бы апофеозом Парижа.
Я пошел за ней, обуреваемый бешеным желанием заговорить, броситься на колени, рассказать ей о душивших меня чувствах.
Два раза я обгонял ее и опять возвращался. Два раза я вновь испытал, проходя мимо нее, то ощущение палящего жара, которое потрясло меня на улице Мира.
