Это был честный и простодушный, аббат, немного фразер, начиненный всевозможными системами.
Его речь была прервана глубоким вздохом их спутницы. Он обернулся. Она сидела в углу, уставившись глазами в одну точку; щеки ее слегка побледнели. Аббат снова обратился к своим воспитанникам.
Поезд мчался на всех парах, пересекал равнины, и леса, пробегал по мостам и под мостами, непрерывно сотрясая ряды пассажиров, запертых в его вагонах.
Гонтран де Воласелль расспрашивал теперь аббата Лекюира, какие развлечения возможны в Руайя. Есть ли там река? Можно ли удить рыбу? Будет ли у него лошадь, как в прошлом году? И так далее.
Вдруг молодая женщина как-то странно вскрикнула или охнула, словно от подавленной боли.
Обеспокоенный священник обратился к ней:
— Вы себя плохо чувствуете, сударыня?
Она ответила:
— Нет, нет, господин аббат, пустяки, мне было немножко больно, но теперь ничего. Я не совсем здорова последнее время, и тряска беспокоит меня.
Лицо ее действительно стало мертвенно-бледным.
Аббат настаивал:
— Может быть, вам что-нибудь нужно, сударыня?..
— О, нет, мне ничего не нужно, господин аббат. Благодарю вас.
Священник возобновил беседу с учениками, подготовляя их к будущим занятиям.
Время бежало. Поезд останавливался на станциях и мчался дальше. Теперь молодая женщина, казалось, спала и не шевелилась, забившись в угол. Хотя прошло уже больше половины дня, она ни разу ничего не съела. «Эта особа, наверно, серьезно больна», — подумал аббат.
Когда до Клермон-Феррана оставалось только два часа пути, пассажирка внезапно начала стонать. Она почти повалилась на скамью, опираясь всем телом на руки; глаза ее блуждали, черты лица исказились, она повторяла:
— О господи! О господи!
Аббат бросился к ней:
— Сударыня... сударыня... сударыня, что с вами?
Она пролепетала:
— Мне... мне кажется... что... что я... что у меня... начинаются роды...
И тотчас же принялась отчаянно кричать. Она кричала, как сумасшедшая, протяжный вопль, казалось, раздирал ей горло; это был пронзительный, жуткий вопль, и в его зловещих интонациях слышались душевное смятение и телесная мука.
Бедный священник стоял перед нею, растерявшись, не зная, что делать, что сказать, что предпринять, и лишь шептал:
— Господи, если б я только знал... Господи, если б я только знал!
Он был красен до корней волос, а три его воспитанника в полном недоумении смотрели на эту растянувшуюся на диване, кричащую женщину.
Вдруг она скорчилась, схватившись руками за голову, живот ее как-то странно дрогнул, а по всему телу пробежала конвульсия.
