Обкомовские жены: сословная аристократия буфетчиц, переквалифицированных в поварихи с дальнейшим получением диплома выпускниц пединститута малокомплектных сельских школ, но это — после брака. Они настойчиво манили в баню, свежеотстроенную с ледяной купелью и многоярусной парилкой, где самовар рябинками и сало под самогон, настоянный на облепихе. Душевно все: не жалуешь — не пей. Всегда загадкой оставалось: чего зазвали? Вопросов не было, ответов тоже нет.
Спустя рождение еще младенца — выясняю: желали посмотреть, во что же пялятся мужья на голубом экране, ведь ежели её раздеть — такая ж точно, на что хоть там смотреть? Придуривается она всегда и в бане: когда мочалкой трется — ногу на цыпку ставит. Таких балетных извращений в помойном зале мне не простили. Со слов неведомой кумы, которая в роддоме акушеркой, пустили слух, что новорожденный хворает, и это следствие балетных упражнений, а роженицу обуяла лихая звездная болезнь — вернулась на экран с декрета. Мужья опять тефтели не едят — задвиньте вы ее к едрени за кадр, или куда у вас там можно? В прайм-тайм, во-во, чтоб аппетит не портила, чтоб спать спокойно, квашонку с ночи замесить и холодца к утру наделать, гурцов у матери тем летом мало закатали, а я с утра напарила свеклы — хотела винегрет, а вижу — мало будет, борща кастрюлю еще сварю — пускай едят, а это повезем на шашлыки — в посадках там мы собираемся в субботу, с собаками, с детями, на машинах, а эту уберите, чтоб звука ее не было, а то расскажем, сами знаете кому, и вас с работы снимут. Как бегут ко мне спасатели со студий — невольные свидетели угроз редакторам по телефону, не для того, чтобы спасти прайм-тайм, где все рекламное пространство забили сотовые сети, а исключительно взглянуть на памперсного принца, чтоб подтвердить и опровергнуть впредь что угодно.
Пристольной челядью администраций редакторы и журналисты оборотились скоро — пока я вскармливала грудью. Их было просто не узнать, моих знакомых, — коллег, учеников, продюсеров, партнеров и операторов. Народ их силился понять — и недоумевал: что есть число четвертой власти? Сословие правленья — бормотосы. Я в ужасе прозрела. Забыла о пластических подмогах Ориадны — бульварным дефиле по ниточке уж слишком далеко в проулки лабиринтов власти мою персону затянуло печное поддувало местных ртов. Да, хороша нога балетная, теперь от пакостей улыбка бабье-летняя. Смотрю себя в те дни в эфире: изображение дрожит, как от обид душа. Вращает целлулоид плёнки бобина старого магнитофона. Такие технологии теперь — пещерный век. А вот когда мы начинали в альтернативном телевидении работать, за видеомагнитофон в провинциальном центре гараж давали, а порой — квартиру. С ума сходил народ от новых технологий. Фанатели. Иммунитета не было на дефицит. Как крепко намагнитилось на плёнку время! Теперь есть повод узнавать себя, а это много — сохраниться. Период спекуляции «хорошей школой» у злых соперников прошёл. Теперь отважно указует конкурсным сравнением время — до институтов так и не дошло. Свидетельства пережитого — нематериальные архивы. И зависть прежняя у них в глазах. Изглоданы по мукам души. Таланты — завистью, бездарности — по мелочам. В альтернативной журналистике эфира блистали те, кому давалось в дар, в наследство наблюденье за лоскутом изящного пути — предпараллельно уходящих судеб. А времена всегда одни.
