Час спустя, сидя за столом в своем новом тереме, Аваддон и Кальконис завершали трапезу. Отроки, приготовив еду, исчезли в одной из многочисленных комнат-клетей. В воздухе висела напряженная тишина.
Аваддон молчал, потому что гнев просто душил его, мешая произнести хоть одно слово. А Лионель Кальконис молчал по двум причинам: он до сих пор не мог согреться (простояв не менее получаса в прохладных водах речки Малахитки!), поэтому сидел сейчас в чьих-то пимах великанского размера и пил горячий медовый сбитень. Вторая причина — он видел гнев своего «компаньона». Сказать вслух что-либо ободряющее он не решался — облик чародея внушал ему непонятный страх.
Обстановка разрядилась с появлением Эфандра:
— Можно убирать со стола?
— Конечно… — буркнул Аваддон. Кальконис благоразумно молчал.
Убрав со стола, Эфандр обратился к Аваддону:
— Этот терем еще новый, своим домовым не успел обзавестись, так что спите спокойно, господа! А ежели что — мы…
— …в подклети, — хмуро сказал Аваддон. — Я запомнил!
Эфандр пожал плечами: дескать, чего сердятся чужеземцы? Ну, пошутил дедушка- баенник, ну, постращал маненько — чего обижаться-то! Оно ведь и впрямь — без молитвы в баню никак невозможно, правильно их баенник спровадил!
Когда шаги отрока затихли, Аваддон поднялся из-за стола, встал посередине комнаты и сказал Кальконису:
— То, что ты сейчас увидишь, должно быть похоронено в тебе, не облекшись в одежды слов. Если ты проболтаешься…
Кальконис выпучил от страха глаза и только мелко затряс головой, во всем соглашаясь с демоническим врачевателем. В этот миг он жестоко пожалел о том, что согласился на предложение, показавшееся в момент их первой встречи весьма заманчивым и перспективным. Боги! Что же теперь будет с несчастным Лионелем?!
Аваддон между тем вытянулся всем своим худым телом, поднял над головой руки и, устремив в потолок горящий адским светом взор, забормотал что-то на непонятном Кальконису языке. Последний забился в самый темный угол и оттуда со страхом наблюдал за тем, как сначала туман окутал фигуру чародея, а потом из этого тумана стали проступать очертания какого-то существа. Затем туман рассеялся, и взору Калькониса предстало чудовище, вид которого сразил несчастного философа наповал. Оно было столь ужасно и отвратительно, что на его фоне даже злополучный баенник казался существом сказочной красоты! Чародей закончил ритуал вызова нечисти и обратился к ней:
