Центральное место в этом культе занимала фигура женщины-спасительницы, воплощения чистоты, одетой в белые одежды и ожидающей нас на небесах, чтобы сопроводить к божественному престолу. Для катаров спасение наступало только после физической смерти: душа покидала грешное тело и поднималась навстречу небесной госпоже. Но для катаров-мужчин приготовление к освобождению от телесной оболочки состояло в созерцании женщины - не в качестве жены, земной подруги или сексуального партнера, а в образе Спасительницы, чтобы страстно ее обожать, то есть всегда лишь в качестве символа, в виде напоминания о существовании "другого мира", света и чистоты.
Официальная церковь объявила катаризм ересью, и святой Бернард Кларивосский загнал его в глубокое подполье, превратив в мишень для крестовых походов. Но, подобно любой популярной идее, находящейся в подполье, это учение возникло в другой, более светской форме. Учения и идеалы катаров внезапно проявились в культе куртуазной любви, в песнях и поэзии трубадуров и, конечно, в "романах". Некоторые историки культуры полагают, что куртуазная любовь - это произвольное "светское" продолжение катаризма, что рыцари и дамы, впервые вступившие в отношения куртуазной любви, были катарами, продолжавшими служить своей религии под личиной светского культа любви. Для внешнего наблюдателя эти отношения выглядели новыми и элегантными любовными отношениями, новым способом любви, клятв и мести, относящимся к прекрасным дамам. Но для человека, принадлежавшего этому обществу и знавшего "код", они были аллегорическим воплощением идеалов катаризма.
Идеал куртуазной любви распространился на всю феодальную Европу и положил начало революции в наших установках по отношению к фемининным ценностям любви, взаимоотношениям, утонченным чувствам, преданности, духовному опыту и поиску прекрасного. Эта революция в конце концов превратилась в феномен, который мы называем романтизмом. Изменив наши установки в отношении женщины, романтизм сохранил странное раздвоение чувств. С одной стороны, западный мужчина стал смотреть на женщину как на воплощение абсолютной чистоты, святости и целостности. Женщина стала символом анимы, "моей госпожи Души". С другой стороны, пойманный в рамки патриархального мышления, мужчина продолжал считать женщину воплощением "фемининной" эмоциональности, иррациональности, мягкости и слабости. Все эти черты скорее присущи мужской фемининности, чем характерны для земной женщины.
