– Спать с любимой женщиной фюрера, с его гражданской женой?!
– Но ведь это же романтично. Она тоже предавалась прелестям орального секса? Признавайтесь, Скорцени, признавайтесь, – томно, почти сладострастно допрашивала его Крайдер. – Я не стану ревновать вас, наоборот, мои ласки будут еще более изысканными.
– Но ведь это женщина фюрера!
– Именно поэтому она должна была влюбиться в вас, после всех ваших подвигов – влюбиться, мой диверсионный Скорцени. Страстно и самоубийственно. И потом, все мы – чьи-то женщины. До сих пор ни одного мужчину это обстоятельство еще не останавливало.
– Я никогда не принадлежал к трусам, но я и не самоубийца.
– Неужели вы отказали себе в праве предаться любовным игрищам с самой Евой Браун? Как предаетесь со мной?
– Отказал, – едва слышно проговорил Скорцени, предаваясь тем игрищам, которыми Крайдер только что страстно грезила и которые сама же способна порождать.
– У нее это получалось прекрасно – это Скорцени мог засвидетельствовать даже на Страшном суде, не отрекаясь при этом ни от сотворенного этой женщиной греха, ни от самой женщины.
– А может, просто не представлялось случая? – спросила Крайдер, прерывая свои ласки как раз в то мгновение, когда их еще можно было прервать в надежде, что продолжение все же последует.
– И никогда не искал его.
– Все выглядело настолько безнадежно? Обер-диверсанту понадобилось несколько мгновений, чтобы
подыскать более или менее подходящее выражение.
– Настолько неинтригующе, – молвил он. – Однако мне приходилось наблюдать, как Ева Браун ведет себя в присутствии Адольфа, в присутствии других мужчин.
– Да, приходилось? И что же? – на нежном выдохе спросила лже-Ева.
– По-моему, такой, альпийской, ночи эта женщина подарить не способна. Никому.
Альбина признательно помолчала, она довольна была ответом Скорцени, независимо от того, насколько он был искренним в своих словах.
– Мне тоже так кажется, что никому. Особенно – фюреру.
– Почему «особенно»?
– Потому что она относится к Адольфу, как к своему фюреру, а нужно, чтобы к фюреру она относилась, как к своему Адольфу разницу улавливаете?
Скорцени опять ощутил нежное прикосновение ее губ, и тело его вновь пронзил молниеносный пламень ее подрагивающего язычка.
– А если бы вас, моя Фюрер-Ева, доставить сейчас в «Адлерс-хорст», вы, умудренная жизнью и мужскими ласками, могли бы подарить фюреру такую ночь?
– «Такую», то есть настоящую альпийскую?
– Немыслимо альпийскую.
– Если «немыслимо альпийскую», то теперь уже вряд ли.
