Через минуту Амандина робко обратилась к вдове, протягивая ей рубашку.
— Мама, я уже кончила, — сказала она.
Ничего не промолвив в ответ, та бросила девочке другую рубаху.
Амандина не успела вовремя подхватить ее, и рубаха упала на пол. Старшая сестра твердой, как дерево, ладонью сильно ударила бедняжку по руке и крикнула:
— Дуреха несчастная!!!
Амандина вновь уселась на свое место и усердно взялась за работу; при этом она обменялась с Франсуа взглядом, в котором сверкнули слезы.
В кухне опять воцарилась гробовая тишина.
Снаружи ветер по-прежнему завывал, раскачивая вывеску кабачка.
Этот унылый скрежет и глухое бульканье воды в котле, стоявшем возле огня, только и были слышны в кухне.
Дети с тайным страхом следили за матерью, все еще не произносившей ни слова.
Вдова и вообще-то была молчалива, но в тот вечер ее долгое безмолвие и то, что она все время сжимала и покусывала губы, говорили о том, что она с трудом сдерживает гнев и, можно сказать, дошла до белого каления.
Огонь в печи угасал — дрова догорели.
— Франсуа, подбрось полено! — крикнула Тыква.
Мальчик, чинивший браконьерскую сеть, пошарил за печью и ответил:
— Дров больше нет…
— Ступай в дровяник, — приказала Тыква.
Франсуа что-то пробормотал, но не сдвинулся с места.
— Ах, так! Франсуа, ты меня слышишь? — злобно спросила Тыква.
Вдова казненного положила на колени салфетку, с которой спарывала метки, и с угрозой посмотрела на сына.
Тот сидел, не поднимая головы, но угадал, можно сказать, почувствовал страшный взгляд матери, устремленный на него… Боясь увидеть ее ужасное лицо, мальчик не шевелился.
— Ах, так! Ты что, оглох, Франсуа? — свирепо спросила Тыква. — Мать, ты видишь?
Казалось, старшей сестре нравилось обвинять брата и сестру в непослушании и навлекать на них кару, к которой неумолимо прибегала мать.
Амандина незаметно коснулась локтем руки брата, молча побуждая его послушаться Тыкву.
Франсуа по-прежнему не трогался с места.
Старшая сестра посмотрела на мать, словно призывая ее наказать виновного; та поняла ее.
Своим длинным костлявым пальцем она показала на прочный и гибкий ивовый прут, стоявший в углу возле печки.
Тыква откинулась назад, взяла это орудие наказания и протянула прут матери.
Франсуа внимательно следил за движениями матери; внезапно он вскочил и одним прыжком оказался вне досягаемости грозного прута.
— Ты, видно, хочешь, чтобы мать задала тебе хорошую трепку? — крикнула Тыква.
Вдова, по-прежнему сжимая прут в руке, все сильнее закусывала свои бескровные губы и пристально смотрела на мальчика, не произнося ни слова.
